Кстати, о водительских правах. Все лимузины Лос-Анджелеса получают свои разрешения путем сложного и высокотехнологичного процесса, известного как «выплата уймы бабок». В результате вышеупомянутого процесса каждому лимузину выдается специальный номер TCP, который в целом обозначает то, что данный конкретный лимузин имеет право развозить народ по городу и подавать этому народу столько крепких напитков, сколько он захочет. Однако, преследуя машину Хагстрема, я не заметил там никакого номера TCP. Это означает одно из трех…
Первое; номер попросту отвалился. Такой вариант почти невозможен, поскольку для присобачивания номера используется особый клей, такой зловредный, что он никуда не денется даже после того, как двадцатимегатонный ядерный взрыв обратит весь остальной мир в радиоактивные пары. Когда черный день наконец наступит и радиация плотно окутает планету Земля, автострады Лос-Анджелеса по-прежнему останутся загажены только тараканами и прямоугольничками с гордыми надписями: «МОЙ СЫН – ОТЛИЧНИК».
Второе: компания владельцев лимузина не имеет лицензии. Такой вариант возможен, но маловероятен. Штрафы очень солидны, и наказание выходит куда круче возможных выгод. Большинство просто глотает горькую пилюлю и платит взятки, после чего отыгрывается на своих клиентах.
И наконец, третье – вариант, на котором я настаиваю: это частный лимузин. И это значит, что Хагстрем уже пустил в ход свои связи здесь, в Лос-Анджелесе, поскольку Талларико и словом не обмолвился о том, что за этим парнем вышлют машину.
Несколько минут спустя я звоню по мобильнику в «Правду-Матку», и, после мелких заморочек с автоответчиком, мне удается достучаться до Кэти, секретарши Тейтельбаума.
– Привет, это Винсент.
Кэти – мелкое млекопитающее мышиного облика, чертовски ровное и холодное почти со всеми, кто входит в дверь. Но когда Кэти слышит по телефону мой голос, ей невесть как удается заморозиться еще на градус-другой.
– Его нет.
– Я звоню не мистеру Тейтельбауму, – говорю я ей. – Сатерленд там?
– Я не телефонистка…
– Я знаю, но она вышла…
– Подождите.
Дожидаясь Сатерленда, я кручу ручку радиоприемника. Большинство станций, на которые я напарываюсь, вещают на испанском, и хотя я не прочь послушать самую малость сальсы, болтовню латиносов по радио я с некоторых пор выносить решительно неспособен. Дело здесь не только в том, что я не понимаю слов, – меня тревожит, что они говорят обо мне.
– Вперед. – Голос на том конце линии. Простофиля Сатерленд.
– Вперед? Почему «вперед»? Почему не «назад»?
– А, Винсент, рад слышать. Не знаю. Я просто пробую разные варианты. Тебе не нравится?
– Послушай, Сатерленд. – Я вздыхаю. – Мне нужно, чтобы ты проверил один номерной знак. – Я отчеканиваю цифры и буквы, объясняю, что именно мне от него нужно, причем до самой последней детали, потому что Сазерленду ни в коем случае нельзя позволять думать самому. Когда это в последний раз произошло, я заполучил кусок ржаного хлеба из непросеянной муки вместо нормального, и весь мой бутерброд оказался непоправимо загублен. Не могу поверить, что Сатерленд – вице-президент «Правды-Матки», а все потому, что он женился на сестре своего начальника. Похоже, я все эти годы не с теми, с кем надо, спал.
– Нет проблем. Кстати, еще раз спасибо за то задание в Инглвуде…
– Вот что, Сатерленд, – перебиваю я. – Номерной знак. Живо. Прямо сейчас.
Слышно, как он что-то недовольно фырчит, затем по линолеуму «Правды-Матки» шаркают его тяжелые ботинки. Стук пальцев по клавиатуре – очень рад, что он знает, как обращаться с компьютером, по крайней мере на поверхностном уровне. Проходит еще какое-то время, и Сатерленд снова на линии.
– Не могу найти, – говорит он.
– Ты правильно все напечатал?
– Да нет, я не об этом. Я программу не могу найти. Знаешь, у нас тут эта новая компьютерная система.
Эту новую компьютерную систему они три года тому назад получили. Громадным достижением Сатерленда стало то, что он за это время выучился «грузиться», как он сам это называет. Так что я беру недоумка за киберруку, шаг за шагом инструктируя его, как проверить номерной знак в системном реестре управления автомобильным транспортом, и довольно скоро он уже получает нужную мне информацию.
– Он зарегистрирован в бизнесе, – говорит Сатерленд, считывая данные с экрана. – «Дворец Удачи Инкорпорейтед». Могу попробовать найти тебе адрес…
– Спасибо, не надо, – отвечаю я. – Я знаю, где он находится. – И, прежде чем Сатерленд успевает вставить еще что-то бессодержательное, я тыкаю кнопку на мобильнике и отключаю питание.
«Дворец Удачи» – совершенно неподходящее название для картежного игорного дома в Норуолкском районе Лос-Анджелеса. Никаких игральных автоматов, никаких рулеточных колес – никаких «игр случая», как любят выражаться законодатели. Дозволяются только покер, очко и другие типичные «игры навыка». Немногим диносам из числа моих знакомых, которые туда ходили, удача ни в какую не светила. Кроме того, кто не отваживался описать это заведение как дворец.
Впрочем, это вовсе не означает, что владельцы игорного дома не расстарались как только могли. Во «Дворце Удачи» имеется демонстрационный зал, где высвечиваются старые салонные номера – совсем как в больших казино Лас-Вегаса. И там предлагают буфет для безбожного зарывания денег – тоже совсем как в больших казино Лас-Вегаса. В этом буфете, в зависимости от твоего общего здоровья по части пищеварения, ты можешь либо получить пищевое отравление, либо его не получить. Коктейли там разносят официантки, чья одежда целиком пошита из скудного куска ткани, который какой-то портной выкинул за ненадобностью. Ковры «Дворца Удачи» буквально орут, чтобы ты или отвернулся от них, или ослеп. Еще там есть предельно смутные указатели выхода, а также вездесущие автоматизированные кассиры, а также…
Вот только всему этому недостает гламура, хвастовства, нарочитости. Когда ты в Вегасе, все твои земные заботы куда-то уходят, сменяясь восхитительным туманом излишества и безудержного потребления. А когда ты во «Дворце Удачи», ты только и думаешь, как бы у тебя машину не стырили.
Внутри «Дворец Удачи» – именно такой, каким я и ожидал его увидеть, только еще хуже. Игорных столиков там совсем не так много, а ковер отнюдь не такой густой, каким ему следует быть. Краска на стенках местами потрескалась, в мозаичном потолке зияют пустые квадратики.
– Вы играть или просто слоняться? – спрашивает у меня мышцатый охранник казино в тускло-серой униформе.
– А это имеет значение?
Парень кивает. Человек – никаких сомнений. От него так и несет мощным, дешевым одеколоном, и мне становится интересно, не назначил ли он сегодня кому-то свидание. Телкам по-настоящему нравятся мужчины с уоки-токи и именным значком.
– Просто слоняться вы не можете. Игорные законы штата. Играйте или проваливайте.
