— Не знаю, если вы — ангел смерти. Летучий Голландец, то не
вы ли в ответе за их разрушение? Разве смотреть на смерть миров — не
удовольствие для вас? Вы не ждете краха?
Слова, как удары меча, колющего в болевую точку. Ее слова,
слова этой Марии, которая не была его Марией. Это даже больше, чем идти через
Мальстрем. Мальстрем по крайней мере был бесчувственным, бессмысленным
монстром.
Он рвал его на части, не думая, кто он и что он сделал.
Ее ненависть причиняла боль, но Голландец все же возмутился.
Что бы он ни навлек на мир, в скольких бы смертях он ни был повинен, радости
ему это не доставляло. Гибель живого существа никогда не приносила ему
удовлетворение.
Каждая смерть была для него пыткой.
— Да, я — инструмент разрушения! — выкрикнул он. — Да, я —
ангел смерти! Играя с материей реальности, я вызвал такую нестабильность, что
цепная реакция устремилась вперед, в клочья разорвала мой мир, вариант за
вариантом! Твой был лишь одним из них, а я прошел в сотни раз больше, чем те
миры, в которых жила ты. И все сейчас мертвы.
На прекрасном лице молодой женщины вновь мелькнул страх. Но
процесс воодушевил Голландца, и он перестал заботиться о том, что она станет
думать о нем еще хуже. Да, он чудовище, но он не Мальстрем.
— Мой мир был чудесным, самым совершенным из всех, на
которые я ступал. Там был только один крупный материк — Гондвана, как
драгоценности, украшали его озера и реки, а обрамляла мерцающая голубизна океана.
Он смотрел мимо нее; перед глазами стояли высокие
величественные горы, зеленые поля и, что самое важное, океан, воды его,
игравшие такую большую роль в жизни цивилизации его Земли.
— Мы собирали урожай в океане и, понимая всю его важность,
заботились о нем, как заботятся о любимом существе. Он давал нам так много. Не
всегда наши земли были богаты пищей и топливом, но все, чего не хватало,
возмещали воды. От рек и золотого солнца — энергия, пища, удовольствия, спорт.
Такая жизнь, во всем связанная с водой, давала и знания тоже. Со временем мы
построили себе рай.
В те дни он носил другое имя, уже прославленное великими
свершениями. Голландец преуспевал во всем, за что бы ни брался. У него был лишь
один недостаток — нетерпение, стремление достичь поставленных целей в те сроки,
которые наметил он. У него было все, большего бы никто не пожелал Но этот рай
его не удовлетворял. О, только не его!
Он желал исследовать проблемы, в решении которых другие не
видели смысла. Жизнь находилась в совершенном равновесии Зачем же играть с
совершенством?
Все началось со странного следа какой-то энергии, который он
обнаружил совершенно случайно. Это оказалась такая форма энергии, которая
позволяла ему, на его Земле называвшемуся ученым, а на других вариантах просто
магом, повелевать стихиями. Каждый день он немного продвигался вперед и каждый
день еще немного постигал. Этот непрерывный поток знаний заставил его забыть о
мерах предосторожности, которые любой другой предпринял бы с самого начала.
Майя больше не смотрела на него со страхом. Голландец
предполагал, что теперь это — какое-то болезненное очарование. Эта смена
эмоций, пусть даже временная, вызвала в душе благодарность. Когда она поймет до
конца, что он поставил на карту, зачарованность вновь обернется ненавистью.
Пусть он и раскаивается, но ведь именно он — ангел смерти, предвестник
Апокалипсиса.
Четыре всадника! И все четверо в нем одном, несущем проклятие.
Пока Голландец излагал нечаянной спутнице историю своей
высокомерной самонадеянности, «Отчаяние» продолжал дрейфовать. Теперь, когда
шлюзы открылись, слова лились неудержимым потоком. Он чувствовал необходимость
рассказать о событиях, которые пытался забыть столько вечностей подряд, и уж
если кому-то и рассказывать, то именно этой женщине, которая могла бы быть его
возлюбленной.
— Была одна женщина, очень похожа на тебя, Майя де
Фортунато. Ее звали Мария. В ней для меня было все: утро, полдень, ночь. Для
нее я сделал бы все, но только не бросил свои исследования открытой мною
энергии. — Голландец прошел мимо Марии и облокотился на поручень.
Мария предупредила бы, если бы знала о его работе. Она была
для него всем, но все же он не рассказал ей о своих делах, опасаясь, что она
попросит отказаться от его открытия. А позже остановиться стало уже немыслимо.
— Я считал себя исследователем, который претворит в жизнь
то, о чем мы все еще мечтали. Я почувствовал себя первооткрывателем, мостящим
дорогу к чудесам, в которые никто не мог даже поверить. Мое имя, моя слава
должны сиять вечно. Мария смотрела бы на меня с еще большей любовью и
гордостью.
В его ушах раздался шепот. Сначала ему показалось, что это
Мария, затем он решил, что голос принадлежит его теперешней спутнице. И только
когда к нему присоединился еще один. Голландец понял, что возвращается еще одна
часть его проклятия. Почему бы и нет? Конечно, окружающее выглядело немного
иначе, чем обычно, но все же это место весьма походило на ту пустоту, к которой
он так привык.
Но это его не отвлечет. Он хочет рассказать ей все,
независимо от ее реакции. Она заслужила.
Усилием воли он столкнул голоса на край сознания.
Они все еще были здесь, но звучали теперь, как жужжание
комара.
Майя, видимо, расценила его молчание как сомнение, так как
сама наконец спросила:
— И что произошло? В чем вы ошиблись?
«В чем я ошибся?»
— Во всем. От предпосылок до выводов. Я понимал, что делаю.
Действительно понимал. Считал, что имею право.
Голоса стали сильнее, но сейчас он мог с ними справиться.
Голландец попытался схоронить их поглубже в своей душе и продолжил исповедь.
Наступал момент, когда женщина, стоящая рядом, должна услышать о его самой
большой глупости, ставшей началом Конца будущих миров.
Все началось с расчетов, которые он выполнил, основываясь на
своих достижениях. Так много открылось дверей!
Так много чудес он мог не просто увидеть, но сам сотворить!
Чтобы полностью отдаться работе, Голландец переехал на
уединенный островок в сутках пути от города, который он называл своим домом.
Достаточно далеко, чтобы чужие не беспокоили, и достаточно близко, чтобы
поддерживать контакт с друзьями, особенно с Марией. Раз в неделю он возвращался
домой проветрить мозги и окунуться как бы в обычную жизнь. Для него это служило
доказательством, что он действовал в здравом уме и работа его застрахована от
ошибок с его стороны.
