Мир взорвался картинками и звуками. Он стоял на шумной
улице. Во всех направлениях сновали люди, не различая тротуар и проезжую часть.
На дороге толкалось не меньше народу, чем на тротуаре, хотя там же оживленно
двигалась, игнорируя все и всех на своем пути, масса всякого рода экипажей,
включая кареты. Люди были одеты очень разнообразно, причем у некоторых фасоны
настолько различались, что странно было их видеть в одном и том же месте.
Голландец опустил голову и взглянул на себя самого, согнул
ногу и убедился, что она в полном порядке. Как и всегда, все его травмы
исчезали, как только он приземлялся. Он никогда не мог понять, как и почему они
исцелялись. Он ощущал лишь благодарность, что боль прошла и он снова может
двигаться.
Люди все шли мимо, не обращая внимания на его присутствие.
Разумеется, большинство из них, не имея истинного Зрения, и не могли его
видеть. Если бы он привлек к себе внимание, на мгновение они увидели бы его и
тут же забыли.
Один-два человека из толпы поглядели в его сторону, люди,
одаренные задатками Зрения, но и они не смогли увидеть достаточно, чтобы
проникнуться интересом. Голландец не ощущал вокруг никого, обладающего чем-либо
большим, чем малая толика способностей. Это означало, что он мог облегченно
вздохнуть и заняться наблюдением.
Вокруг было столько цветов! Красные, синие, зеленые, золотые
— так много цветов и еще больше оттенков. Одежда выглядела странно. У некоторых
она чуть-чуть прикрывала тело, а других грозила задавить в пышных складках.
Некоторые мужчины носили шляпы, у других были удивительные прически. Чего-то
недоставало, но чего именно, он понять не мог.
Вдруг он увидел элегантный экипаж, проехавший сквозь мужчину
и женщину, в экипаже их видели так же ясно, как они сами друг друга. Голландец
огляделся и заметил, что многие пешеходы и повозки проходят друг сквозь друга.
Тени. Большая часть людей и экипажей были призраками
прошлого, хотя среди них, вероятно, было немало и из будущего. Невидимый путник
взглянул вверх, заметив причудливые сооружения, в которых сумасшедшим образом
смешались архитектурные достижения по крайней мере целого столетия.
Усилием воли он сместил призраки на задний план и заставил
себя увидеть улицу такой, какой она была сейчас. Сотни, а может, и тысячи фигур
и экипажей исчезли, но на тротуарах все равно оставались толпы народу, а по
дороге в несколько рядов медленно двигались повозки. Он вспомнил — автомобили.
Примета второй половины двадцатого века. Судя по его предыдущему опыту —
последнего целого века.
Без сомнений, это означало, что Конец близок. Нестабильности
он не чувствовал, никаких намеков, что этот мир вдруг разорвется на части и
унесет с собой всех и вся. Однако именно так, без всякого
предупреждения, это и случалось уже множество раз. И каждый
раз вскоре после его появления.
Голландец прижался к стене здания. Мысли его беспокойно
роились в голове. Блуждающий взгляд остановился на проезжающем автомобиле. На
боку его была реклама какой-то газеты под названием «Чикаго трибьюн». Значит,
это Чикаго, его порт назначения. По другим вариантам он уже знал этот город,
хотя ни разу его не швыряло в самую гущу. Значит, именно здесь, в Чикаго,
появятся первые признаки напряжения, первые признаки краха.
Причаль Голландец в другом городе любой части света, он с
такой же легкостью смог бы читать надписи вокруг. Все языки были для него
едины. Этот, можно сказать, дар он получил в плену. На своей собственной Земле,
ее первоначальном варианте, он знал лишь один язык, так как всего один там и
был. Только попав в третий или четвертый вариант, Голландец понял, что могут
быть и другие языки. Зачем ему дан этот дар, узник сказать не мог. Он не очень
ценил его, но это, видимо, потому, что он не стремился общаться с людьми,
которым вскоре суждено погибнуть по его вине.
Он прижал ладони к лицу, размышляя, что же делать теперь,
когда он оказался здесь и неизбежный цикл разрушения начался снова. Прежде
Голландец пытался вмешаться в ход событий, но все эти попытки заканчивались
полным провалом.
По улице пробежала тень. Голландец распластался по стене,
сердце бешено колотилось. Он бросил быстрый взгляд на небо, пытаясь разглядеть
корабль-призрак, пришедший забрать его снова в свою одинокую тюрьму.
Корабль-призрак, чей приход возвещал начало Конца этой Земли.
«Отчаяния» видно не было. Вверху просто проплывало облако.
Он понял, что еще слишком рано. «Отчаяние» все еще исцелял себя, разыскивая
частички, разлетевшиеся во времени. Теперь он будет дрейфовать в веках туда-сюда,
подбирая каждый фрагмент своей оснастки и завоевывая умы и души тех
счастливцев, а может быть, и тех проклятых, что обладают Зрением. Легенды о
корабле-призраке разнесутся в истории этого варианта так же, как это было в
прежних инкарнациях. Он получит новые имена, обрастет новыми сказками, но они
будут лишь тенью фантастической правды.
Вместе с новыми останутся и старые имена, и сказания — все,
что повторялось в сотне миров.
Имя, которое он выбрал себе (собственное, проклятое, даже он
не мог выносить), пришло из самой распространенной легенды, которая, казалось,
с ним срослась. В его мире океан имел первостепенное значение, и люди, ценя
его, жили в гармонии с ним. Неудивительно, что морские образы были так важны
для его народа. Однако была одна легенда, путешествующая сквозь сотни вариантов
Земли, которая выделялась из всех. Легенда о моряке, проклятом плавать до
Страшного суда. Может, и правда был такой бедолага-капитан, но Голландец,
проклятый за свои собственные дела, настолько сжился с образом этого
несчастного дурака, что очень естественно взял на себя эту роль. Сначала он
называл себя этим именем в шутку, но прошло так много времени, что он уверился
он сам и капитан из легенды — это одно и то же. Он был Летучим Голландцем, и
плевать, кто он на самом деле.
А кроме того, играя роль, он меньше думал о своей
собственной потерянной жизни.
Он стал бесцельно бродить, захваченный внезапной переменой:
от вечной пустоты к постоянной смене картин и звуков. Голландец знал, у него
есть другие дела, тем более важные, что время его здесь ограничено, но город
его завораживал.
Вокруг него жужжали голоса, но это были голоса живых людей,
если хотел, он мог бы их коснуться. Голоса проклятых на время умолкли. В этом
одно из преимуществ пребывания на Земле. А еще лучше то, что вокруг не только
голоса, но и грохот машин, птичий гомон, другие звуки, которых он не смог
определить. Не все звуки и запахи были приятными, но Голландец с радостью
воспринимал все. Даже запах сточных вод, которым потянуло, когда он ступил на
обочину, был подарком.
— Жизнь, — прошептал Голландец, полной грудью вздыхая и
хорошее и дурное, — жизнь!
