Родители Томы оказались еще более ушлыми в этом плане. Виктор помнил, какие глаза были у его мамы, доцента кафедры гинекологии, когда новоявленная сваха обстоятельно изложила за столом программу дальнейшей жизни молодых. Что жить они будут поначалу у Новожиловых, но с рождением ребенка им, конечно, понадобится отдельная жилплощадь. Что Томочке необходимо взять академический отпуск в связи с ее положением, а заканчивать институт она будет после. Что на свадьбе с их стороны будет не менее сорока человек, по-другому никак нельзя, потому что это все самая ближайшая родня. И что расходы, разумеется, должна взять на себя семья жениха, потому что с них, бедных крестьян, просто нечего взять. Да, и подарком молодым на свадьбу должен стать личный автомобиль, чтобы удобно было возить ребенка на дачу…
Родители Виктора были ошарашены не меньше его самого. Отец даже поговорил с ним крупно по этому поводу. Это уже потом Виктор понял, что отец в душе надеялся, что сын откажется от этой затеи. И осознавал, что отказаться, по сути, было можно, отец со своими связями все уладил бы. В конце концов, от навязчивой девчонки и ее родни можно было откупиться. Это в любом случае было лучше, чем ломать судьбу. Но Виктор проявил малодушие. Он тогда здорово перетрухнул, испугался деревенского напора и пошел по пути наименьшего сопротивления.
Жалел ли он впоследствии об этом? Конечно, жалел. Однако сумел привыкнуть к ситуации и даже приспособиться к ней. Отец тогда хорошо подсуетился, обеспечил молодых и отдельной квартирой, и машиной, и собственной дачей. В общем, весь стандартный набор благ, о которых мечтал каждый советский человек, но заиметь которые мог далеко не всякий…
С тех пор минуло уже почти сорок лет. Дочь Альбина, которую Тамара благополучно родила через четыре месяца после свадьбы, давным-давно обзавелась своей семьей, выйдя замуж за человека, далекого от медицины, но весьма обеспеченного, и родила собственную дочь. Так что Виктор Иннокентьевич на пару с Тамарой Петровной уже двенадцать лет как были дедушкой и бабушкой.
Виктор Иннокентьевич смерил взглядом тело супруги, мирно похрапывавшей рядом. М-да… «Для дедушки самая невыносимая мысль — это то, что он спит с бабушкой!» — невольно всплыли в памяти слова анекдота, недавно услышанного на банкете по поводу чествования одного из коллег в связи с присвоением докторской степени.
Что касается Тамары Петровны, эти слова были самыми что ни на есть справедливыми. Она как-то очень быстро утратила первоначальное очарование юности, обрезала свои длинные льняные волосы, бывшие, по сути, единственным достойным украшением ее внешности. Раздалась в талии и бедрах, груди ее налились спелым соком, став похожими на длинные желтоватые азиатские дыни, а затем, пообвиснув, потеряли всякую форму.
Виктор Иннокентьевич снова покосился на супругу. Одеяло задралось с одного бока, и его взгляду предстали толстые ляжки, покрытые целлюлитными комками, икры с синими узлами варикоза, расплывшееся лицо с двойным подбородком и обвисшими щеками, ставшими похожими на бульдожьи…
Новожилов ощутил нечто похожее на отвращение. Да, запустила себя женушка, запустила… С тех пор как стала супругой студента, сделавшего вскоре отличную карьеру и доросшего до главврача городской больницы, так и опустилась. Успокоилась, что нашла свое место в жизни, и теперь супруг от нее никуда не денется. Деться, собственно, было можно, и Виктор Иннокентьевич порой предавался подобным мечтам, однако в душе понимал, что все это иллюзии. Вырваться из цепких лап хваткой супруги у него не хватило бы духу. Он вообще по натуре был довольно мягкотелым. Да что там греха таить — откровенно трусливым. Как был трусом с детства, так и остался. К тому же он отлично понимал, что придется делить совместно нажитое имущество, и уж тут Тамара выжмет из него по максимуму. И в очередной раз оценив все «за» и «против», Виктор Иннокентьевич пришел все к тому же выводу: уж лучше так, как есть. Плохо, но привычно.
Сама же Тамара Петровна словно не замечала перемен, произошедших в ней самой. Собственно, перемены эти касались в первую очередь ее внешнего вида, в душе же она оставалась той, кем и была, — прижимистой, недалекой, но хитроватой деревенской простушкой. Правда, сама признавать этого категорически не хотела, стыдилась своего происхождения. Даже дочь назвала по-городскому — Альбиной…
Виктор Иннокентьевич вспомнил, как приходилось ему краснеть, когда жена предпринимала отчаянные попытки казаться своей в кругу профессорской элиты, к которой примыкал ее муж. Как накупала тоннами драгоценные украшения, разумеется, куталась в меха, считая натуральную шубу главным показателем высокого уровня. Но манеры, речь, поведение… Все это тут же открывало истинную сущность этой женщины.
Виктор Иннокентьевич помнил, как она в гостях, приняв на грудь несколько рюмок водки и крякнув от удовольствия, принималась громко петь частушки, ловил недоуменные, полные откровенной насмешки взгляды своих коллег и не знал, куда деть глаза от стыда.
«Ой-е-ей! — мысленно вздохнул он. — Позорище-то какое!»
На его робкие замечания жена лишь отмахивалась крепкой мужицкой рукой и вновь возвращалась к народному репертуару. Поддержать интеллектуальную беседу она не могла при всем желании, однако порой пыталась с важным видом вставлять собственные комментарии, чем вносила еще большую неловкость. Институт она, кстати сказать, так и не закончила, уйдя в бессрочный академический отпуск. Зато с гордостью повторяла, что имеет незаконченное высшее образование, хотя ушла из института после второго курса…
Супруга захлебнулась очередной особенно длинной руладой храпа, повернулась во сне, больно задев мужа мощным коленом. Виктор Иннокентьевич невольно выругался, потом раздраженно отбросил одеяло и встал с постели. Он уже давно подумывал о том, чтобы иметь отдельную спальню. Однако Тамара Петровна распланировала в их особняке все таким образом, что для дополнительной спальни не оставалось свободных комнат. Правда, у Виктора Иннокентьевича оставался личный кабинет, и он специально поставил там кожаный диван, на котором порой и ночевал, ссылаясь на то, что у него много работы и он не хочет беспокоить супругу, возвращаясь на их ложе под утро… На самом деле ему просто неприятно было делить постель с Тамарой.
Тамару Петровну такое отношение не устраивало, хотя Виктор Иннокентьевич никак не мог понять почему. Сексуальная близость между ними давным-давно сошла на нет, он уже даже не мог вспомнить, сколько лет назад это было в последний раз. Он и раньше-то не слишком охотно шел на этот контакт, а после стал уклоняться все чаще и чаще под благовидными предлогами. Супруга же не проявляла инициативы, погрязнув в бытовых хлопотах.
Она обожала контролировать ведение домоводства, которое спихнула на домработниц, обожала проверять их работу и распекать на все лады. Частенько увольняла провинившихся, как она считала, девушек, заменяя их другими. Например, могла придраться, что из двух кур получилось гораздо меньше котлеток, чем выходило по ее прикидкам, намекая, таким образом, на воровство. Подкидывала деньги в разные места, собственные драгоценности, дабы спровоцировать домработниц на то, чтобы они их присвоили. И очень любила ругать за всякую ерунду вроде выброшенных упаковок, к примеру, из-под йогурта, которые можно было использовать под рассаду.
