Он указал Николя на допросную, которая счастливо пустовала. Там Гривцов смог еще раз убедиться, что его начальник трезвее некуда. Только слегка ошалевший. Не зная, как себя вести, Николя сидел и старательно разглядывал серые стены.
Побродив возбужденным гусаком, Ванзаров выпил полграфина воды, подумал и прикончил другую половину. После чего осмотрел себя, нашел множество изъянов в одежде и, ничуть не стесняясь помощника, навел порядок. Не прошло и пяти минут, как перед Николя стоял его прежний Ванзаров. Только искорки в глазах еле заметно тлели.
Ванзаров потребовал отчет, чем несказанно удивил Николя. Гривцов только что сделал все, что от него требовалось по последнему делу, а нового задания не получал.
– Бездельничаем, значит, – сказал Ванзаров, пытаясь пригладить взлохмаченные волосы. – Занимаемся неизвестно чем в драгоценное служебное время.
– Никак нет, Родион Георгиевич, ни минуты передышки. – Николя не стал уточнять, что чиновники сыска стали подсовывать ему свои дела на оформление. Жаловаться на коллег он счел ниже своего достоинства.
Ванзаров хотел было устроить показательный урок, но что-то ему показалось забавным в напряженном лице Николя, и он рассмеялся, звонко и чисто. Вместо того чтобы обидеться, Гривцов засмеялся вместе с ним, без всякой причины, а просто потому, что эти два человека очень хорошо поняли, как глупо выглядели друг перед другом. И не стеснялись смехом признаться в этом.
Наконец, Ванзаров глубоко вздохнул и успокоился.
– Простите меня, коллега, – сказал он. – День выдался странный. Не обращайте внимания. У меня для вас важное поручение.
Николя готов был в огонь и в воду. Но от него подвигов не потребовалось. Ванзаров лишь попросил поднять дело по самоубийству, случившемуся двадцать лет назад на какой-то заштатной станции Московско-Нижегородской железной дороги. Требовалось само дело и все сохранившиеся показания свидетелей.
Не такого ожидал Николя. Опять, вместо пуль и ножей разбойников и грабителей, ему предстояло сдувать пыль с архивных дел. А то, что сдувать придется основательно, он не сомневался. Шутка ли: разыскать в архиве Министерства внутренних дел отчет двадцатилетней давности.
Гривцов откровенно приуныл. Дух его взбодрили заверением, что находка этого дела, а лучше свидетельских показаний, может стать решающим фактором в раскрытии сразу двух свежих убийств. Вот только детали этих происшествий Ванзаров сообщить отказался. Чтобы не сбивать направление поиска, пояснил он, но Николя прекрасно видел, что дело тут в чем-то совсем ином.
40
Серж честно хотел выполнить совет и остаться дома хотя бы до последнего поезда на Петергоф. Но у входа его поджидала карета с зарешеченными окнами. Вежливый жандарм попросил сесть и, не слушая никаких аргументов и просьб, закрыл за ним дверцу. В тесном помещении пахло грязными сапогами и мочой. Серж ехал стоя, держась за прутья решетки.
Тюремная карета свернула на Мойку и встала около известного дома. Вежливый жандарм открыл узилище и помог сойти. И был так вежлив, что проводил в кабинет, где предложил устраиваться как будет удобно. Кабинет был строгий, ничего лишнего, только два стула и письменный стол. Серж не счел нужным показывать, что собирается задерживаться здесь надолго. Он остался стоять и даже скрестил руки на груди для собственной уверенности, которой он не чувствовал.
Немного погодя в кабинет вошел другой жандарм, такой же моложавый, коротко стриженный. Он представился поручиком графом Вронским и просил садиться. Знакомая фамилия произвела на Сержа магическое впечатление. Он не стал открывать, что знает отца поручика. За этим последовали бы объяснения, по каким причинам он знает его отца и что их незримо связывает.
Но Вронский, словно учуяв особое отношение подозреваемого к себе, проявил добродушие. Он сообщил, что господин Каренин вовсе не арестован, об этом и речи не идет, а приглашен в Охранное отделение в качестве свидетеля по делу об убийстве его отца и госпожи Остожской. Серж повторил в общих чертах, как, встретив жену, приехал и обнаружил два трупа. Жандарма интересовало, где он провел ночь. Серж признался, что был у любовницы.
Это еще больше растопило обстановку. Вронский заулыбался, даже подмигнул и стал расспрашивать о его отношениях с балериной Остожской, о том, как отец мог оказаться в его доме, и прочих деталях, какими уже интересовалась сыскная полиция. Вопросы были похожими, но Сержу показалось, что выводы из них здесь делают совсем не такие, какие ему бы хотелось. Вронский медленно, но верно подводил к тому, что проникнуть ночью в дом Остожской не удалось бы без посторонней помощи. Не было ли у нее какого-то помощника? На это Серж мог ответить, что разорвал с ней всяческие отношения. Тогда, закрыв папку, в которой вел протокол, Вронский спросил: как же, в таком случае, Остожская получила от господина Каренина приглашение на свидание у него дома?
Ответ жандармский поручик выслушал внимательно, кивнул и сообщил, что свидетель может быть свободен. Только столицу не покидать, но на завтрашнюю велосипедную тренировку выехать можно. Вронский на прощание пожал Каренину руку, и Серж по его глазам понял, что ни единому его слову граф не верит и отпускает его только на время, как кошка отпускает мышку пред тем, как схватить зубами намертво.
41
Ани вошла в холл отеля в прекрасном расположении духа. Вечерний воздух освежил разгоряченные мысли, она окончательно решила, что будет делать. От этого ей было легко и весело, как от предвкушения опасности. Она вспомнила свой детский страх перед первой прогулкой на водопад, когда издалека услышала надвигающийся гул, от которого задрожали колени и ей захотелось бежать без оглядки, но тогда она справилась. Знакомое и забытое ощущение вернулось. Она встретила его с радостью и настолько занялась им, что не заметила, как дорогу ей преградил незнакомец. Ани взглянула, – первой ее мыслью было, что объявился еще один воздыхатель, что для одного дня многовато. Но молодой человек с усами, которые нельзя было не заметить, желания упасть на колени или рассыпаться в комплиментах не выказывал. Напротив, смотрел как бы изучая, если не сказать: дерзко смотрел.
– Госпожа Каренина Анна Алексеевна? – спросил он, потом назвал себя и добавил: – Меня прислал ваш брат.
– Серж хочет сообщить, что дарит мне свободу при помощи чиновника полиции. Это шутка в его стиле.
– О вашей свободе мне ничего неизвестно. Зато он указал, что у вас имеется изображение вашей матери.
– У меня нет и никогда не было ее портрета, – ответила Ани. – Ее образ хранится у меня в сердце с детскими воспоминаниями. Как и любовь к ней.
– Говорят, вы – копия Анны Аркадьевны Карениной, – сказал Ванзаров довольно ласково. Вышло это у него само собой, без стараний. Не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица было что-то особенно ласковое и нежное. Ани не мешала ему разглядывать себя.
