Саймон встал на цыпочки и закрепил последнюю ставню на окне кухни. Он выдохнул, обернулся к Валерии и замер, глядя на нее.
– Что-то не так? – весело спросила она. – Вы никогда не видели, как разбирают покупки?
– Уже много лет я не видел, чтобы кто-нибудь занимался обычным делом.
– Вот, держите! Будете мне помогать. Поставьте жидкость для мытья посуды и мочалку на раковину, она у вас за спиной.
Валерия суетилась, испытывая радость от того, что делает что-то привычное. Это помогало ей ощутить связь с жизнью, которая была у нее раньше. Саймон неотрывно следил за ней глазами. Поймав его взгляд, Валерия сказала:
– Вы – удивительный человек.
– Почему?
– Там, в центре, вы были похожи на патриарха – мудрый, внушающий доверие… А теперь вы ведете себя почти как ребенок.
– Восприятие в значительной мере зависит от обстоятельств. Вначале вы знали меня как медиума, и в том плачевном состоянии, в котором вы находились, даже моих скромных сил хватило, чтобы вам помочь. Но поверьте, я – не патриарх и не вместилище безмятежности и мудрости. В центре меня уважали за мои способности, но в том, что касалось обычной жизни, все прекрасно обходились без меня, наоборот, это мне нужна была их помощь. Я слишком долго жил взаперти и разучился жить самостоятельно. Я даже решил, что уже никогда не буду жить нормальной жизнью. И я до сих пор с удивлением вспоминаю о том, что случилось со мной вчера вечером. Но есть еще кое-что…
Саймон соединил пальцы рук. Валерия уже видела этот жест там, в центре, во время их первой беседы.
– Знаете, сначала, когда вы предложили бежать вместе с вами, я испугался.
– Чего испугались? – удивилась молодая женщина. Она замерла, забыв о пакетах с продуктами.
– Я знаю, вы удивитесь, но я испугался вас. Вас троих. Я был пленником, которому предложили свободу. Это оказалось для меня слишком неожиданным. Но было и еще кое-что – то, что я ощутил, контактируя с вами.
Саймон задумался, подбирая слова, потом продолжил:
– Я больше пятидесяти лет общаюсь с людьми, но раньше никогда с таким не сталкивался.
Он колебался, стоит ли продолжать.
– Что именно вы почувствовали? – спросила заинтригованная Валерия.
– Силу. Ужасающую, необычайную силу, которая не имеет ничего общего с излучением, свойственным обычным людям.
– Но я ничего такого не чувствую.
– Я знаю. Но поверьте, это впечатляет. Представьте: вы сталкиваетесь с силой, которая затрагивает вас самым непосредственным образом, но вы не может влиять на нее, вы даже не понимаете ее сути. И все, чем вы являетесь, все, что вы чувствуете, оказывается под сомнением. Как если бы вам в руки вдруг попал ключ к удивительной тайне, ответ на вопрос, который вы не решались себе задать. Такие вещи находятся за пределами нашего понимания. Вы вдруг получаете ответ, хотя даже не созрели до того, чтобы сформулировать вопрос! Это потрясает. Но вместе с восторгом в душе рождается страх. Вы, такая, как вы есть, перевернули мое представление о мире, которое формировалось у меня годами. Я думал, что знаю о свойствах души больше, чем другие, но благодаря вам я понял, как скромны мои познания.
Мысль, что она в значительной мере отличается от большинства людей, Валерию не обрадовала.
– Вы чувствуете это и в Петере со Штефаном? – спросила она.
– Петер… Он самый сильный из вас. Его сознание, как бы это сказать… постоянно на связи, получает и передает информацию.
– Вы чувствуете это… излучение?
– Нет. Я могу только сказать, работает радио или нет и как далеко слышен его сигнал, но саму передачу я не слышу. Я ощущаю активность. Самое большее, что я могу сделать, если нахожусь очень близко к человеку и он не против моих действий, это настроиться на его волну. Но даже провести такую узко локализированную настройку для меня – подвиг.
– А Штефан?
– Он такой же, как и вы. Ваше излучение имеет нерегулярный характер. Иногда создается впечатление, будто вы посылаете сигналы наугад. Отправляете послания туда, где обитают души. Ваш передатчик работает, но ответ пока не приходит по причине помех на линии. Словно длина волны выбрана неправильно… Но я не знаю, как настроить передатчик. Я могу узнать радио, но не умею им пользоваться. Когда профессор попытался воздействовать на ваше сознание, я решил, что в результате он все разрушит, и вас тоже.
– Как видите, этого не произошло. Вы тоже участвовали в их экспериментах в качестве подопытного животного?
– Нет. Они прекрасно знали, что не получат от меня больше того, чем и так пользовались. Я страшился за вас, потому что меньше года назад в центре появился пленник, с которым они провели эксперимент, похожий на ваш.
– Дженсон упомянул об этом, когда меня укладывали в этот жуткий саркофаг.
– Он сказал, что потом случилось с тем человеком?
– Он сошел с ума и убил себя, верно?
– К несчастью, правда еще страшнее. Этот бедняга… Он был немцем по национальности, его звали Юлиус… Фамилию я забыл. Я встречался с ним вскоре после его приезда. Мне поручили оценить его потенциал. Он был очень напуган, цеплялся за меня… Его увели в какое-то помещение, куда нам не было доступа, и сделали то же самое, что и с вами. Когда на следующий вечер его перенесли в его комнату, он бредил. Без конца что-то бормотал – о каком-то пианисте, о часовне… И все время плакал. Меня привели к нему, чтобы я проверил, насколько возросла его способность транслировать сигнал. Но она не только не усилилась. Она оказалась нулевой. Его уничтожили. Его мозг был… – выражение ужасное, но точно передает суть – поджарен. Потом он целую ночь кричал. Наши комнаты были разделены многочисленными коридорами, но я и другие медиумы, мы слышали эти крики. Через несколько часов стало тихо. Мы решили, что он заснул. Лорен решила навестить его утром, но, придя к нему, увидела, что люди Дженсона устроили в комнате большую уборку. Работа была не закончена, и она заметила, что все стены забрызганы кровью. О случившемся они говорили только намеками, но мы поняли, что бедняга сломал ночной столик и ножкой проломил себе череп…
Валерия почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
– Его фамилия была Керштайн? – спросила она.
– Да, именно Керштайн. Теперь, когда вы сказали, я вспомнил. Но откуда вы его знаете?
– Это университетский профессор, к которому обращался Штефан. Этот Керштайн расспрашивал его под гипнозом, а потом вдруг бесследно исчез.
– Наверное, он рассказал о случае вашего друга не тому человеку, и этот рассказ долетел до центра…
– Возможно. Но, может быть, он сам бросился в пасть волку… – задумчиво предположила Валерия.
– Через центр прошло множество людей, но ни с кем, кроме него, такого ужаса не случилось.
– Я понимаю, что он чувствовал. Я провела взаперти несколько дней, но в голову мне уже начали лезть мысли одна черней другой. Думаю, что прошло бы какое-то время, и я, как и вы, убедила бы себя, что никогда оттуда не выйду. Я бы тоже всерьез задумалась о самоубийстве.
