— Мальчик для порки?
— Так точно, ваше величество. Я Гэмфри… Гэмфри Марло.
Том подумал, что его опекунам не мешало бы рассказать ему об
этом паже. Положение было щекотливое. Что ему делать? Притвориться, будто он
узнает мальчугана, а потом каждым словом своим обнаруживать, что он никогда и
не слышал о нем? Нет, это не годится. Спасительная мысль пришла ему в голову:
ведь такие случаи будут, пожалуй, нередки. С настоящего дня лордам Гертфорду и
Сент-Джону частенько придется отлучаться от него по делам, поскольку они —
члены совета душеприказчиков; не худо бы самому придумать способ, как
выпутываться из затруднений подобного рода. «Дельная мысль! Попробую испытать
ее на мальчишке… и посмотрю, что из этого выйдет».
Минуты две Том в замешательстве тер себе лоб и, наконец,
сказал:
— Теперь, мне кажется, я немного припоминаю тебя… но мой
разум отуманен недугом…
— Увы, мой бедный господин! — с чувством искреннего
сожаления воскликнул паж для порки, а про себя подумал: «Значит, правду о нем
говорили… не в своем уме бедняга… Но, черт возьми, какой же я забывчивый! Ведь
ведено не подавать и виду, что замечаешь, будто у него голова не в порядке».
— Странно, как память изменяет мне в последние дни, — сказал
Том. — Но ты не обращай внимания… я быстро поправлюсь; часто мне достаточно
бывает одного небольшого намека, чтобы я припомнил имена и события,
ускользнувшие из моей памяти. («А порой и такие, о которых я раньше никогда не
слыхал, в чем сейчас убедится этот малый».) Говори же, что тебе надо!
— Дело мелкое, государь, но все же я дерзаю напомнить о нем,
с дозволения вашей милости. Два дня тому назад, когда ваше величество изволили
сделать три ошибки в греческом переводе за утренним уроком… вы помните это?..
— Д-д-да, кажется помню… («Это даже не совсем ложь: если бы
я стал учиться по-гречески, я, наверное, сделал бы не три ошибки, а сорок».)
Да, теперь помню… продолжай!
— Учитель, разгневавшись на вас за такую, как он выразился,
неряшливую и скудоумную работу, пригрозил больно высечь меня за нее… и…
— Высечь тебя? — вскричал Том. Он был так удивлен, что даже
позабыл свою роль. — С какой же стати ему сечь тебя за мои ошибки?
— Ах, ваша милость опять забываете! Он всегда сечет меня
розгами, когда вы плохо приготовите урок.
— Правда, правда… Я и забыл. Ты помогаешь мне готовить
уроки, и когда потом я делаю ошибки, он считает, что ты худо подготовил меня…
и…
— О, что ты говоришь, мой государь? Я, ничтожнейший из слуг
твоих, посмел бы учить тебя?!
— Так в чем же твоя вина? Что это за странная загадка? Или я
и вправду рехнулся, или это ты сумасшедший? Говори же… объясни скорее.
— Но, ваше величество, ничего не может быть проще. Никто не
смеет наносить побои священной особе принца Уэльского; поэтому, когда принц
провинится, вместо него бьют меня. Это правильно, так оно и быть должно, потому
что такова моя служба и я ею кормлюсь.
[24]
Том с изумлением смотрел на этого безмятежно-спокойного
мальчика и говорил про себя:
«Чудное дело! Вот так ремесло! Удивляюсь, как это не наняли
мальчика, которого причесывали бы и одевали вместо меня. Дай-то бог, чтоб
наняли!.. Тогда я попрошу, чтобы секли меня самого, и буду счастлив такой
заменой».
Вслух он спросил:
— И что же, мой бедный друг, тебя высекли, выполняя угрозу
учителя?
— Нет, ваше величество, в том-то и горе, что наказание было
назначено на сегодня, но, может быть, его отменят совсем, ввиду траура, хотя
наверняка я не знаю; поэтому-то я и осмелился придти сюда и напомнить вашему
величеству о вашем милостивом обещании вступиться за меня…
— Перед учителем? Чтобы тебя не секли?
— Ах, это вы помните?
— Ты видишь, моя память исправляется. Успокойся, твоей спины
уж не коснется розга… Я позабочусь об этом.
— О, благодарю вас, мой добрый король! — воскликнул мальчик,
снова преклоняя колено. — Может быть, с моей стороны это слишком большая
смелость, но все же…
Видя, что Гэмфри колеблется, Том поощрил его, объявив, что
сегодня он «хочет быть милостивым».
— В таком случае я выскажу все, что у меня на сердце. Так
как вы уже не принц Уэльский, а король, вы можете приказать, что вам
вздумается, и никто не посмеет ответить вам «нет»; и, конечно, вы не потерпите,
чтобы вам и впредь докучали уроками, вы швырнете постылые книги в огонь и
займетесь чем-нибудь менее скучным. Тогда я погиб, а со мною и мои осиротелые
сестры.
— Погиб? Почему?
— Моя спина — хлеб мой, о милостивый мой повелитель! Если
она не получит ударов, я умру с голода. А если вы бросите учение, моя должность
будет упразднена, потому что вам уже не потребуется мальчик для порки.
Смилуйтесь, не прогоняйте меня!
Том был тронут этим искренним горем. С королевским
великодушием он сказал:
— Не огорчайся, милый! Я закреплю твою должность за тобою и за
всеми твоими потомками.
Он слегка ударил мальчика по плечу шпагой плашмя и
воскликнул:
— Встань, Гэмфри Марло! Отныне твоя должность становится
наследственной во веки веков. Отныне и ты, и твои потомки будут великими пажами
для порки при всех принцах английской державы. Не терзай себя скорбью. Я опять
примусь за мои книги и буду учиться так худо, что твое жалованье, по всей
справедливости, придется утроить, настолько увеличится твой труд.
— Спасибо, благородный повелитель! — воскликнул Гэмфри в порыве
горячей признательности. — Эта царственная щедрость превосходит мои самые
смелые мечты. Теперь я буду счастлив до гроба, и все мои потомки, все будущие
Марло, будут счастливы.
