Бауэн спустился с грузовика и пошел в народ раздавать рукопожатия. А в воротах загона как-то незаметно возникла пара разборных столиков, на которых женщины разложили на продажу сувенирную атрибутику: флажки Джонни Реба,
[4]
нацистские вымпелы с орлами и свастиками и наклейки на бампер: «Рожден белым, взращен Югом». Были здесь также кассеты и компакты кантри-вестерна, которые Луис у себя в коллекции иметь бы, пожалуй, не захотел. Минуты не прошло, как началась бойкая торговля.
Откуда-то сбоку возле меня появился человек в белой сорочке и темном костюме, при этом на голове у него совершенно несуразно сидела бейсболка. Лиловатая кожа незнакомца была какая-то облезлая, а реденькие прядки светлых волос кустились, словно растительность неприветливого пейзажа. Глаза скрывались под зеркальными очками, из левого уха вился проводок наушника. Мне тотчас стало не по себе, может, из-за странности обличья: в нем действительно было что-то нереальное. А еще от него шел запах, какой бывает после тушения нефтяного пожара.
— С вами хотел бы поговорить мистер Бауэн, — сказал он.
— Это был Рамон, — пояснил я, — на сидишке. Если понравилось, могу сделать для вашего хозяина копию.
Он не повел ухом:
— Повторяю, с вами хочет встретиться мистер Бауэн.
Я пожал плечами и следом за ним двинулся через толпу. Бауэн в это время заканчивал братание со своими сторонниками, а закончив, отошел за грузовик, где для него был сооружен укромный навес из белого брезента. Под ним находились пластиковые стулья, переносной кондиционер, а также стол с кулером наверху. Мне жестом было велено идти к Бауэну, который в это время уже сидел на стуле, посасывая из баночки диетическую пепси-колу. Человек в бейсболке остался с нами; отирающаяся вокруг публика поспешила рассосаться, чтобы не мешать нашему уединению. Бауэн предложил мне колу, я отказался.
— Не ожидали увидеть вас здесь сегодня, мистер Паркер, — сказал он. — Думаете приобщиться к нашему делу?
— Дела особо не вижу, — ответил я, — если не считать таковым околпачивание красношеего жлобья.
Бауэн с дурашливым разочарованием взглянул на своего напарника: дескать, ну что с него возьмешь. Глаза у Бауэна были налиты кровью. Несмотря на свое начальственное положение, перед человеком в бейсболке он явно лебезил. Уже судя по позе, он несколько побаивался: сидел к нему бочком, поджав ноги и опустив голову, как съежившийся пес.
— Надо бы вас представить, — сказал он. — Это мистер Киттим, мистер Паркер. Рано или поздно он преподаст вам строгий урок.
Киттим снял солнцезащитные очки, открыв пустые зеленые глаза, подобные неотшлифованным бракованным изумрудам.
— Прошу простить, что не подал руки, — сказал я ему. — Вид у вас такой, будто вы, неровен час, начнете разваливаться по кусочкам.
Киттим не отреагировал, но запах от него усилился. Бауэн и тот чуть сморщил нос. Допив колу, баночку он бросил в мешок для мусора.
— Зачем вы здесь, мистер Паркер? Вы же понимаете: стоит мне со сцены объявить собравшимся, кто вы такой, и ваши шансы возвратиться в Чарльстон невредимым будут весьма невелики.
Быть может, мне стоило удивиться такой осведомленности о моем пребывании в Чарльстоне, но я не подал виду.
— Я вижу, Бауэн, вы следите за моими перемещениями? Польщен. Кстати, это не сцена. Это грузовик. Не льстите себе. А если хотите сказать тем глупым молодцам, кто я такой, валяйте. Телевидение будет только радо. Ну а насчет того, зачем я здесь, — мне просто хотелось взглянуть на вас, в самом ли деле вы такой олух, каким кажетесь.
— Почему это я олух?
— Потому что заигрываете с Фолкнером. А будь вы поумнее, поняли бы, что он безумен — еще безумнее, чем этот ваш друг.
Бауэн стрельнул глазами в сторону своего знакомца.
— Я не считаю мистера Киттима безумцем, — произнес он, хотя и с явно кисловатым видом (вон, даже губы скривились).
Я тоже посмотрел в ту сторону. Между уцелевшими волосами топорщились струпья сухой кожи, а лицо мучительно подрагивало, силясь удержать свое текущее состояние. Киттим словно медленно расползался. Ситуация до абсурда безвыходная: чтобы так выглядеть, так себя ощущать и не быть при этом безумным, надо быть безумным.
— Преподобный Фолкнер — несправедливо осужденный человек! — воскликнул Бауэн. — Я хочу единственно, чтобы свершилось правосудие, а справедливость увенчалась оправданием и освобождением.
— Справедливость слепа, но не тупа, Бауэн.
— Иногда и то и это, — сказал он, вставая. Роста мы были примерно одинакового, хотя он был немного пошире. — Преподобный Фолкнер скоро станет символом нового движения, сплачивающей силой. С каждым днем в наши ряды приходит все больше и больше народа. А с людьми приходят деньги, власть и влияние. Сложного здесь ничего нет, мистер Паркер. Фолкнер — средство. Я — конечная цель. А теперь рекомендую вам уехать отсюда и полюбоваться видами Южной Каролины, пока у вас есть такая возможность. У меня ощущение, что это может быть ваш последний шанс. Мистер Киттим проводит вас до машины.
В сопровождении Киттима я шел через толпу. Телевизионщики успели упаковаться и уехать. К празднованию присоединились дети, шныряя в ногах у взрослых. Со стороны сувенирных столиков летела музыка — кантри на военно-патриотическую тематику, с призвуком ненависти и мести. Кто-то успел разжечь барбекю, и в воздухе плыл запах паленого мяса. Возле одного из мангалов, жадно вгрызаясь в хот-дог, стоял прилизанный брюнет. Я отвел глаза прежде, чем он успел почувствовать мой взгляд и обернуться. Это он следовал за мной из аэропорта в отель, и именно он указал на меня Эрлу Ларуссу-младшему. И Атис Джонс, и Вилли Уайман подтвердили: ныне покойный Лэндрон Мобли помимо того, что был клиентом Эллиота, являлся также бойцовым псом Бауэна. Похоже, помогал он Ларуссам и вылавливать Атиса — как раз накануне гибели Мариэн. Так что между Ларуссами и Бауэном намечалась определенная связь.
У машины я обернулся к Киттиму. Он уже надел очки, скрыв за ними глаза. На земле между нами лежал какой-то предмет. Киттим указал на него пальцем:
— Ты что-то обронил.
Это была черная ермолка с красным и золотым ободком, со следами крови. Когда я парковался, ее здесь не было.
— Не мое, — сказал я.
— Советую прихватить. Уверен, ты знаешь кого-нибудь из старых жидяр, которые рады будут ее заполучить. Возможно, она им ответит на кое-какие вопросы.
С этими словами он отошел и, сложив два пальца правой руки пистолетиком, «стрельнул» в меня.
— Не прощаюсь, — сказал он. — Еще увидимся.
Я подобрал с земли ермолку и отер ее от грязи. Имени на ней не было, но я знал, откуда она могла взяться. Доехав до ближайшего шопинг-центра, я позвонил в Нью-Йорк.
