— Эйнджел, иди сюда с сумкой.
Он встал рядом, и в глазах его отражались гнев и горечь отчаяния.
— Это Эван Бейнс, — объяснил я. — Маски принес?
Он молча наклонился к сумке и достал две пылезащитных маски и флакон лосьона «после бритья». Сбрызнув обе маски, Эйнджел протянул одну мне, а вторую надел сам. Затем он подал мне пару синтетических перчаток. Луис стоял поодаль, но маску не надел. Эйнджел направил свет на тело в пленке.
Я достал перочинный нож и прорезал у правой руки ребенка. Зашипел, вырываясь наружу, скопившийся газ и усилился смрадный дух. От него не могли полностью защитить даже маски.
Я нажал на кулачок мальчика обратной стороной ножа: лопнувшая кожа обнажила ноготь.
— Черт, держи фонарь ровно, — прошипел я сквозь зубы. В кулаке у мальчика что-то голубело.
Я ковырнул на этот раз решительнее. Мне необходим был ответ. Я должен был узнать, что произошло в этом подвале. Наконец, мне удалось высвободить голубой кусочек, и он упал на пол. Я поднял с пола и разглядел, освещая фонариком, свою находку. Это был осколок фарфора голубого цвета.
Пока я рассматривал осколок, Эйнджел посветил по дальним углам и вышел из отсека. Потом сверху послышался звук бура, вскрывающего замок, и вслед за ним голос Эйнджела, зовущего нас к себе. Поднявшись по лестнице, мы вошли в открытую Эйнджелом комнатушку. Размером не больше туалетной, она находилась непосредственно над отсеком, где лежал мальчик. На полке один на другом стояли три видеомагнитофона. Тонкий кабель змеей полз к отверстию в основании стены и пропадал в полу склада. На одном из магнитофонов продолжался отсчет секунд, пока Эйнджел не выключил его.
— В углу подвала есть очень маленькое отверстие не больше ногтя, но для объектива видеокамеры как раз подойдет, — начал объяснять Эйнджел. — Если не знать, куда смотреть, то его и не заметишь. Кабель, мне думается, пропущен по вентиляционной системе. Кто-то чрезвычайно любопытный очень интересовался всем, что здесь делается.
Но любопытство проявлял не тот, кто занимался детьми в подвале. Съемка непосредственно в отсеке отличалась бы значительно лучшим качеством. Такая таинственность имела смысл только в том случае, если наблюдатель не желал, чтобы его заметили. В комнатушке отсутствовал монитор, следовательно, автор затеи, он или она, хотел смотреть записи, устроившись поудобнее у себя дома, или существовало другое объяснение: тот, кто забирал кассеты, не мог предварительно просмотреть и отсортировать материал. Я знал немало типов, способных подрядиться на такую работенку, да Эйнджелу была известна такая публика. Но одно имя сразу же пришло на ум: Пили Пилар.
Мы вернулись в подвал, и я принялся разрыхлять землю в злосчастном отсеке принесенной Эйнджелом складной лопаткой. Долго мне трудиться не пришлось. Очень скоро лопата наткнулась на что-то мягкое. Я копнул глубже и стал отгребать землю. Эйнджел помогал мне маленькой совковой лопатой. Сквозь обнажившуюся пленку я с трудом рассмотрел сморщенную побуревшую кожу. Когда мы соскребли с пленки грязь, скрюченное тело ребенка стало видно отчетливее. Оно находилось в позе эмбриона, а голова скрывалась под левой рукой. Разложение не мешало заметить сломанные пальцы. А вот чтобы определить, мальчик это или девочка, тело пришлось бы перевернуть.
Эйнджел медленно обвел взглядом пол подвала, и я без труда понял его мысли, поскольку думал о том же: едва ли дело ограничивалось одним трупом. Выкопанное нами тело находилось очень близко к поверхности, а значит, под ним могли оказаться и другие. Этим подвалом пользовались очень-очень давно.
В отсек беззвучно проскользнул Луис, прижимая палец к губам. Правой рукой он медленно показал наверх. Мы замерли, затаив дыхание, прислушиваясь к едва слышным шагам: кто-то крадучись спускался к нам по лестнице. Эйнджел отступил за стеллажи и погасил фонарь. Луис растворился в темноте еще раньше. Я собирался занять место у двери и полез за пистолетом, но в этот момент пучок света ударил мне в лицо.
— Стой, — раздался тихий голос Бобби Сциорры, и мне ничего не оставалось, как медленно опустить руку.
Он двигался с удивительной быстротой. Бобби приближался из темноты к открытой дверце отсека, не отводя от меня луч фонаря. В правой руке его глянцево поблескивал ствол автомата специального образца, о котором мне рассказывал Коул после убийства Олли Уоттса. Бобби остановился в нескольких шагах от меня и ослепительно улыбнулся.
— Ты — покойник, — сказал он, — как и все дети в нише за твоей спиной. Я хотел тебя прикончить еще в том доме, но Старик велел не трогать тебя, за исключением случая, когда у меня не будет другого выбора. Теперь как раз такой случай представился.
— Продолжаешь подбирать за Феррерой дерьмо? — заметил я. — Но от такой работы следовало бы отказаться даже тебе.
— У всех свои слабости, — повел плечом Сциорра. — Санни любит подглядывать. Да, очень любит наблюдать, а что ему еще остается, если его член ни на что не годится. Он больной, и на всем этом подвинутый, но папочка его любит. А теперь папаше нужно, чтобы все дерьмо было убрано.
Так вот оно что. Значит, Санни Феррера записывал муки этих детей. Это он наблюдал, как Аделейд Модин на пару с Хайамзом медленно отнимала у них жизнь. Бесстрастный глазок кинокамеры записывал все это на пленку, в то время как крики несчастных эхом отдавались в каменном мешке подвала. А потом кошмарные сцены представали перед ним на экране в гостиной. Должно быть, он знал имена убийц, снова и снова наблюдал их за чудовищным занятием, но не пожелал положить конец преступлениям, потому что испытывал удовольствие от того, что видел.
— А как Старик обо всем узнал? — спросил я, но мог бы и не спрашивать. Я догадался, что находилось в машине, когда Пили ее разбил. Я полагал, что понял это, но, как оказалось, заблуждался, как уже бывало не раз.
В углу ниши раздался шорох, а за ним последовало легкое движение. Бобби повернулся на звук с кошачьей быстротой. Пучок света стал шире, он отступил и на мгновение перевел оружие с меня в угол.
В свете фонаря показалась наклоненная голова Эйнджела. Он посмотрел на Бобби и усмехнулся. В глазах Сциорры появилось недоумение, но в следующее мгновение он раскрыл рот, сознавая смысл произошедшего. Бобби хотел было повернуться, чтобы успеть перехватить Луиса, но тьма вокруг него вдруг ожила, и глаза Сциорры широко раскрылись. Он понял, но слишком поздно, что смерть добралась и до него.
В луче блеснула кожа Луиса, и белыми показались глаза. Его левая рука накрепко припечаталась к челюсти Сциорры. Бобби весь напрягся и застыл с выражением боли и страха в глазах. Он поднялся на цыпочки, раскинув руки в стороны, несколько раз сильно рванулся, потом сразу обмяк всем телом, словно из него выпустили воздух, но голова осталась в прежнем положении, широко раскрытые глаза остекленели. Луис вытащил длинный нож с тонким лезвием, которым проткнул Сциорру, и оттолкнул от себя тело. Бобби рухнул к моим ногам. Мелкие судороги несколько раз прошлись по его телу, и он затих. Мне в нос ударил запах его опорожненного мочевого пузыря.
