– А кто же донесет? Мы с тобой?
– Что ты мелешь? Мало ли что может случиться. А вдруг
индейца Джо не повесят? Он же нас убьет, не теперь, так после, это как пить
дать.
– Я и сам так думал, Гек.
– Если доносить, пускай уж лучше Мэф Поттер доносит, раз он
такой дурак, да еще и пьяница; а пьяному море по колено.
Том ничего не ответил – он думал, потом прошептал:
– Гек, Мэф Поттер не знает ничего. Как же он может донести?
– Почему же это он ничего не знает?
– Потому что он свалился замертво, как раз когда индеец Джо
замахнулся ножом. И ты думаешь, он что-нибудь видел? Ты думаешь, что он
что-нибудь знает?
– А ведь, ей-богу, это верно, Том!
– А еще знаешь что? Может, от удара доской он тоже ноги
протянет.
– Нет, это вряд ли, Том. Он же был выпивши, сразу видно, да
он и никогда трезвый не бывает. Взять хоть моего отца: когда налижется, лупи ты
его хоть колокольней, ничего ему не сделается. Он и сам так говорит. То же
самое и Мэф Поттер, ясное дело. Вот если б он был трезвый, тогда, пожалуй, мог
бы окочуриться от такой затрещины, да и то еще неизвестно.
После нового раздумья Том сказал:
– Гекки, а ты не проговоришься?
– Том, проговариваться нам никак нельзя. Сам знаешь: если
этого индейского дьявола не повесят, он не задумается нас утопить, как котят.
Попробуй только, проговорись! Вот что, Том, дадим друг другу клятву, что будем
молчать, – без этого нельзя.
– Что ж, я согласен. Это лучше всего. Просто давай возьмемся
за руки и поклянемся, что…
– Нет, так не годится. Это хорошо для каких-нибудь пустяков,
особенно с девчонками: они вечно ябедничают и непременно все выболтают, если
попадутся. А тут дело важное, значит, надо писать. И обязательно кровью.
Том от всей души приветствовал эту мысль. Выходило
таинственно, непонятно и страшно: ночная пора, этот случай, окружающая
обстановка – все одно к одному. Он подобрал сосновую щепку, белевшую в лунном
свете, достал из кармана кусок сурика, сел так, чтобы свет падал на его работу,
и с трудом нацарапал следующие строчки, прикусывая язык, когда выводил толстые
штрихи, и высовывая его, когда выводил тонкие:
Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут держать язык за
зубами насчет этого дела, а если мы кому скажем или напишем хоть одно слово, то
помереть нам, на этом самом месте.
Гекльберри искренне восхищался легкостью, с какой Том все
это написал, и его красноречием. Он немедленно вытащил булавку из отворота и
собирался уже колоть себе палец, но Том сказал:
– Постой, не надо. Булавка-то медная. Может, на ней
ярьмедянка.
– Какая такая ярь-медянка?
– Ядовитая, вот какая. Проглоти попробуй хоть капельку,
тогда узнаешь.
Тот размотал нитку с одной из своих иголок, и каждый из
мальчиков, уколов большой палец, выжал по капле крови. После долгих стараний,
усиленно выжимая кровь из пальца, Том ухитрился подписать первые буквы своего
имени, действуя кончиком мизинца, как пером. Потом он показал Гекльберри, как
пишут Г и Ф, и дело было кончено. Они зарыли сосновую щепку под самой стеной со
всякими таинственными церемониями и заклинаниями, после чего можно было
считать, что их языки скованы, оковы заперты на замок и ключ от него далеко
заброшен.
В эту минуту какая-то фигура проскользнула в пролом с
другого конца разрушенного здания, но мальчики этого не заметили.
– Том, – прошептал Гекльберри, – а это нам поможет держать
язык за зубами?
– Само собой, поможет. Все равно, что бы ни случилось, надо
молчать. А иначе тут же и помрем – не понимаешь, что ли?
– Да я тоже так думаю.
Том довольно долго шептал ему что-то. И вдруг протяжно и
зловеще завыла собака – совсем рядом, шагах в десяти от них. Мальчики в страхе
прижались друг к другу.
– На кого это она воет? – едва дыша, прошептал Гек.
– Не знаю, погляди в щелку. Скорей!
– Нет, лучше ты погляди, Том!
– Не могу, ну никак не могу, Гек!
– Да погляди же! Опять она воет.
– Ну, слава богу, – прошептал Том. – Я узнал ее по голосу.
Это собака Харбисона.
– Вот хорошо, а то знаешь, Том, я прямо до смерти испугался,
я думал, бродячая собака.
Собака завыла снова. У мальчиков опять душа ушла в пятки.
– Ой, это не она! – прошептал Гекльберри. – Погляди, Том!
Том, весь дрожа от страха, уступил на этот раз, приложился
глазом к щели и произнес едва слышным шепотом:
– Ой, Гек, это бродячая собака!
– Скорей, Том, скорей! На кого это она?
– Должно быть, на нас с тобой. Ведь мы совсем рядом.
– Ну, Том, плохо наше дело. И гадать нечего, куда я попаду,
это ясно. Грехов у меня уж очень много.
– Пропади все пропадом! Вот что значит отлынивать от школы и
делать, что не велят. Я бы мог вести себя не хуже Сида, если б постарался, –
так вот нет же, не хотел. Если только мне на этот раз удастся отвертеться, я
выходить не буду из воскресной школы! – И Том начал потихоньку всхлипывать.
– Ты плохо себя вел? – И Гекльберри тоже засопел слегка. –
Да что ты, Том Сойер! По сравнению со мной ты просто ангел. Боже ты мой, боже,
хоть бы мне вполовину быть таким хорошим, как ты!
Том вдруг перестал сопеть и прошептал:
– Гляди, Гек! Она сидит к нам задом!
Гек поглядел и обрадовался.
– Ну да, ей-богу, задом! А раньше как сидела?
– И раньше тоже. А мне, дураку, и невдомек. Ой, вот это
здорово, понимаешь! Только на кого же это она воет?
Собака перестала выть. Том насторожил уши.
– Ш-ш! Это что такое? – шепнул он.
– Похоже… как будто свинья хрюкает. Нет, это кто-то храпит,
Том.
– Ну да, храпит. А где же это, Гек?
– По-моему, вон там, на другом конце. Во всяком случае,
похоже, что там. Отец там ночевал иногда вместе со свиньями; только, бог с
тобой, он храпит так, что, того гляди, крышу разнесет. Да я думаю, он к нам в
город и не вернется больше.
