Я уже даже представляю, какими будут мои иллюстрации. В них будут замечательным образом сочетаться статическая строгость и схематичность, характерная для иллюстраций в учебниках иностранного языка (плохо сидящая одежда, невыразительные, неуклюжие персонажи) плюс пугающая темнота, беспроглядная темень пессимизма и отчаяния. Если мне удастся настроиться на нужный лад, то я постараюсь воплотить свой замысел на бумаге. Нужно будет уложиться до сентября. А для того, чтобы я настроился на нужный лад, что-то обязательно должно произойти. Саусас же, похоже, топчется на месте со своим расследование.
Посетил выставку Руо.
[22]
Большое утешение смотреть на чужие картины.
Около полуночи, когда Теодор сидел в гостиной, зазвонил телефон. Внезапно у него появилось предчувствие, что если он снимет трубку, то в ней опять воцарится молчание, и он стал лихорадочно припоминать, что собирался высказать неведомому молчуну. Эти мысли тревожным вихрем пронеслись у него в голове. Он протянул руку к телефону, чувствуя, как потеет ладонь, и решительным движением снял трубку.
— Слушаю!
В трубке послышались приглушенные голоса, а затем:
— Алло. Дон Теодоро, это вы?
Теодор вздохнул с облегчением.
— Si, Артуро.
— Дон Теодоро, извините за столь поздний звонок, но Рамон очень хочет увидеть свою птичку, — с отчаянием в голосе проговорил Артуро.
— Он хочет, чтобы я её привез?
— Нет, он сам приедет. Или сегодня уже слишком поздно?
— Ну что ты, совсем нет.
— Тогда мы будем у вас через несколько минут. Ладно, дон Теодоро?
— Seguro que si!
[23]
Артуро положил трубку.
Теодор включил второй торшер в гостиной, а затем поднялся на второй этаж, увидел, что в комнате у Иносенсы свет уже не горит, и тихонько постучал к ней.
— Si! — испуганно откликнулась Иносенса, как если бы она только что очнулась ото сна.
— Иносенса, это я. Мне нужно забрать птицу Рамона. Извини за беспокойство.
— Si, сеньор. — Он услышал легкий шорох, а затем Иносенса открыла дверь — она была босиком, в халате накинутом поверх ночной рубашки повернулась и сняла птичью клетку с крюка.
— Он позвонил. Рамон заедет ненадолго, но ты не беспокойся.
Иносенса улыбнулась. Ее блестящие черные волосы были распущены, и локоны очень красиво спускались на плечи.
— Если вам будет что-то нужно, сеньор, то вы только скажите. Я с радостью спущусь.
— Нет-нет, не думаю, что до этого дойдет. Спасибо, Иносенса. — Он понес клетку вниз по лестнице. Птичка сидела очень тихо, и Теодор подумал о том, что, возможно, она спит, или же уже проснулась и замерла в тревожном ожидании, не зная, что может случиться в следующий момент.
Поверх рубашки и свитера Теодор надел ещё и пиджак. В доме было довольно прохладно. В ящике рядом с камином лежали щепки и поленья для растопки, и Теодор сунул между железными прутьями обрывок газеты, положил сверху щепок и чиркнул спичкой. Он подумал о том, что Рамону будет приятно, если в камине будет гореть огонь. Дождавшись, пока огонь хорошо разгорится, он подложил в него ещё несколько поленьев. А затем снял покрывало с птичье клетки. Птичка тупо взглянула на него, чуть склонив головку набок, а затем привычно перескочила поближе к дверце клетки, словно вынашивая план новой атаки.
Леонидас неслышно спрыгнул с кресла и направился к клетке крадущейся поступью льва, уверенного в своей победе над жертвой.
— Нет, Лео, тебе здесь делать нечего, — сказал Теодор, подхватывая кота на руки, после чего отнес его в кабинет, включил там настольную лампу и усадил кота на диван. — Сиди здесь и веди себя хорошо.
Теодор услышал, как на улице перед его домом остановилась машина и немедленно вышел во двор, чтобы открыть ворота. Артуро как раз расплачивался с таксистом.
— Я не надолго, дон Теодоро, — сказал Артуро, вежливо поздоровавшись с Теодором. — Я просто хотел убедиться в том, что Рамон благополучно добрался к вам.
Они прошли через дворик и вошли в дом.
Рамон опустился на ковер рядом с птичьей клеткой. На свету Теодор заметил, что у Рамона были припухшие глаза, как если бы он недавно плакал. С лица Артуро не сходила нервная улыбка, и встретившись взглядом с Теодором, он покачал головой, словно желая сказать, что он сделал все возможное, но все бестолку.
— Думаю, Иносенса все это время хорошо заботилась о твоей птичке, — сказал Теодор, обращаясь к Рамону. — Она держит клетку у себя в комнате, потому что там окна выходят на солнечную сторону, да и коту туда не забраться.
Рамон же будто и не слышал его.
Теодор растерянно взглянул на Артуро, затем поманил его к себе, и вместе они отошли в угол комнаты.
— Сегодня что, что-нибудь случилось? — прошептал Теодор.
— Нет, сеньор. Ничего необычного. Все как всегда. Он сходил в церковь…
Рамон склонился к клетке, открывая дверцу. Секунду птичка смотрела на образовавшийся проем, а затем легко выпорхнула из клетки, перелетая с ковра на диван. Рамон радостно улыбнулся и вытер глаза. Он взглянул на Теодора.
— Прости меня, Тео. Прости меня.
— Ну, конечно же, я тебя прощаю! — с готовностью отозвался Теодор, не зная точно, что тот имел в виду. В следующий момент он почувствовал, как Артуро тронул его за руку — это был не то жест поддержки, не то скрытое предостережение.
Рамон стоял на коленях перед ним.
— Прости меня, — устало повторил он, обхватывая голову руками.
Теодор приблизился к нему.
— Перестань, иди лучше, присядь сюда. — Но Рамон не отреагировал ни на это его приглашение, ни на руку, легшую ему на плечо. — Рамон, может быть, тебе чего-нибудь нужно?
— Нет. — Рамон отнял руки от лица и снова поглядел на попугайчика.
— Ты ведь никогда раньше не выпускал его из клетки, не так ли?
— Никогда.
И это было чистейшей правдой. На все просьбы Лелии и Теодора дать бедной птичке полетать по квартире, Рамон неизменно отвечал, что он боится, что попугайчик залетит под самый потолок, на люстру, и он не сможет достать его оттуда. Однако Теодор был уверен в том, что Рамону просто неохота гоняться за птицей и загонять её обратно в клетку и, что ещё более важно, ему не хотелось доставить бедному существу такую радость. Рамон со странной жестокостью относился к этому маленькому узнику большой клетки, который не приносил ему никакой радости и ничего не получал взамен. По мнению Теодора, подобное отношение было чем-то сродни садо-мазохизму, и тогда ему казалось, что причина этого феномена кроется в том, что Рамон вольно или невольно отождествляет себя с этом птичкой.
