— И все же, это сделал он. И он должен понести наказание. Честно говоря, Тео, лично мне всегда казалось, что у этого Рамона не все в порядке с головой. Конечно, с виду он очень милый и с женщинами умеет обходиться! Но этот его безумный взгляд… И ещё то, что он вскидывается, как ужаленный из-за любого пустяка. А теперь это — этот кошмар! Рамон должен понести наказание, а не то он снова проделает это с кем-нибудь еще!
— Ну что вы, я вовсе не хотел сказать, что его не надо наказывать. Я не имел в виду адвоката, который помог бы ему избежать ответственности, — возразил Теодор и запнулся, ибо внезапно этот беспредметный разговор показался ему напрасной тратой времени. К тому же он совсем не был уверен относительно своих собственных мотивов. Это было настоящей пыткой — быть в курсе сразу двух, а то и всех трех аспектов происходящего. Сам он, как и подавляющее большинство мексиканцев, был противником смертной казни, однако, теперь, когда дело коснулось его лично, то единственно справедливым в его понимании стал старый, как мир, ветхозаветный принцип — око за око, зуб за зуб. — Да, Ольга, вы правы. Меня это не касается.
— Кстати, а что с ним сейчас происходит? Разве его не будут судить?
— Полагаю, суд будет. После того, как его закончат допрашивать. Допросы все ещё продолжаются. Вот уже пять дней.
Ответ на этот животрепещущий вопрос Теодор получился примерно полчаса спустя, когда вернулся домой. Ему позвонил Саусас и сообщил, что Рамона собираются отпустить. Данные им показания не выдерживали никакой критики, обвинение рассыпалось на глазах. На ноже даже под микроскопом не было обнаружено ни единой капельки крови; равно как не оказалось её ни на одежде, ни на обуви, принадлежавшей Рамону.
— Но одежду он мог просто выбросить, — предположил Теодор.
— Гм. Теоретически, конечно, мог. Но лично я считаю, и доктора в этом со мной полностью согласны, что в случае с Рамоном мы имеем дело с самооговором — это его признание самый обыкновенный самооговор, — повторил Саусас, словно для того, чтобы придать особую весомость своим словам, однако на Теодора это заявление особого впечатления не произвело. — Я предположил — и сказал об этом Рамону — что он просто нечаянно уронил нож за плиту, когда они вместе с Лелией вытирали посуду. Он признает, что в тот вечер они пользовались этим ножом. А когда человек вытирает только что вымытый нож и затем пытается положить его на место — в данном случае, в ящичек на полке над плитой — то на нем просто неизбежно должен остаться отпечаток его большого пальца, принимая во внимание тот факт, что другая рука у него занята полотенцем для посуды. Понимаете?… Эй, сеньор Шибельхут, вы ещё там?
— Да, я слушаю.
— Ну так вот. На ноже найдены лишь следы жира. Но ничего более. Нет, сеньор, я считаю, что мы должны снова вернуться к открытке и, возможно, тем странным телефонным звонкам. Но отследить телефонные звонки очень непросто. Так что нужно будет постараться разыскать печатную машинку. И именно по этой причине я вам и звоню. Нам с вами необходимо встретиться. У вас сейчас есть время?
— Да, — сказал Теодор.
— Ну вот и хорошо. Тогда минут через двадцать я буду у вас.
Глава 11
Саусас никогда прежде не бывал дома у Теодора. Он не скрывал своего восхищения, глядя по сторонам, обратил внимание на раскрашенную деревянную статуэтку Девы Марии, привезенную им из Сан-Мигель-де-Альенде, и долго разглядывал одну из картин Теодора, на которой была изображена его левая ладонь, указательный и большой палец которой были сомкнуты в кольцо, служащее своеобразной рамкой для фасада воображаемого собора.
— Красиво живете, сеньор Шибельхут. Не то что Рамон Отеро. Хм! — Даже не сняв плаща, Саусас сунул руку в карман за сигаретами. — Да и что с него взять? Жалкий, больной человек…
— А они совершенно уверены в его невиновности? Все, кто его осматривал?
— Да, — кивнул Саусас. — Кто-то уверен в этом более, чем остальные, но сомнений нет ни у кого! — с улыбкой добавил он. — В нашей полицейской работе такие случае случаются сплошь и рядом, но обычно главными действующими лицами таких ситуаций бывают люди со странностями, некоторые из которых на поверку оказываются просто законченными психами. Кстати, я вам не рассказывал об одном старике, у которого и на то, чтобы просто заинтересоваться женщиной — а не то чтобы её насиловать — силенок уже не хватает? Так вот, пару недель назад он заявился в участок и признался в совершении этого преступления. Прочитал некоторые подробности в газетах и пошел сдаваться. Он одинокий старик, без семьи, без работы — короче, нищий без средств к существованию! — Саусас покачал головой. — Нет, Рамон невиновен. Он ведет себя не так, как человек, виновный в убийстве. Это было заметно с самого начала. Он не видел трупа до того, как его доставили на место преступления той ночью.
Теодор глядел на него и изо всех сил пытался поверить, чтобы просто понять, какие чувства при этом рождаются в его душе. За свою жизнь Саусасу приходилось сталкиваться с преступниками гораздо чаще, чем ему. К тому же Саусасу не было никакого резона выгораживать Рамона, если бы на самом деле он не был уверен в его невиновности.
— Итак, сеньор Шибельхут, полагаю, мне стоит более внимательно приглядеться к кругу ваших знакомых. Я понимаю ваше нежелание упоминать их имена, но мне бы все же хотелось выяснить, откуда взялась эта открытка.
— И мне тоже. Только, сеньор капитан, вряд ли её мог написать кто-то из моих друзей или даже просто знакомых. Я просто не допускаю мысли о том, чтобы кто-то из близких мне людей мог оказаться причастным к этому убийству. Это совсем не тот уровень!
В этот момент в комнату из кухни вошла Иносенса, принявшаяся что-то искать в серванте, стоявшем у стены рядом с обеденным столом.
Саусас искоса взглянул в её сторону.
— Она замужем? — спросил он у Теодора, после того, как служанка удалилась из комнаты — и вне всякого сомнения встала под дверью.
— Нет.
— А у неё есть друзья мужчины?
— Она никого к себе не водит. Насколько мне известно, у неё есть друг в Толуке, его зовут Рикардо. Самый обычный, тихий парень. Работает у одного и того же хозяина уже много лет.
Саусас достал из кармана пиджака блокнот и карандаш.
— Вы знаете его полное имя?
Теодор повернул голову в сторону двери, ведущей на кухню.
— Иносенса? Будь любезна, подойди сюда.
Иносенса вышла в гостиную, настороженно глядя на Саусаса. Теодор не сомневался в том, что она слышала вопрос, но ради приличия он повторил его.
— Рикардо Трухильо, — ответила она. — Его хозяин Хосе Сересо, но его адрес на память я не знаю.
Саусас записал имена в свой блокнот.
— А помимо Рикардо у вас есть ещё приятели? — спросил он, акцентируя форму мужского рода испанского слова.
Иносенса скромно потупилась и застенчиво улыбнулась.
