— Мы поем ее, — объяснила Грета, отбарабанив последний куплет, — пока один за другим поднимаются паршивые поэты и читают свои опусы.
За этим последовала еще одна песенка: «Другой занимает мое место», но тут Эд не выдержал и завопил:
— Это что, портовый кабак? Нас выселят из квартиры!
— В день рождения мне можно! — возразила Грета.
В квартире пахло жареной свининой, гвоздикой и жженым сахаром. К семи на великолепном столе красовалось блюдо рольмопсов в сметанном соусе.
Пришли гости, случайно встретившиеся у лифта. Эрик принес цветы, Лили — большую плоскую коробку шоколада, и были, конечно, подарки, завернутые в бумагу. Грета сказала им, что Кларенс останется до завтра, поскольку он сейчас живет здесь. Лили и Эрик по-дружески приветствовали его. Подали коктейли и ломтики поджаренного хлеба с закуской. Грета развернула подарки. Лили подарила этюдник, которому Грета, похоже, очень обрадовалась, и объяснила, что это самая последняя модель и самая удобная, изготовленная в Дании: максимум предметов в минимальном объеме. Эрик принес два итальянских подсвечника из кованого железа. Эд вручил жене потрясающий жакет, серебристо-зеленый, с блестками, — для вечернего туалета. Грета ахала над каждым подарком. Кларенс с удовольствием наблюдал за ней. О цепочке Кларенса она сказала:
— О, Кларенс! Это просто великолепно! — и надела подарок на шею.
Кларенс понемногу оттаивал. Никто явно не собирался возвращаться к Роважински. Но при этом он чувствовал себя чужаком, случайно затесавшимся в компанию. Рейнолдсы и те двое были старыми друзьями, они казались одной семьей, несмотря на немецкий акцент Греты и Эрика, отличавшегося от нью-йоркского выговора Эда и Лили. Все они были милы с Кларенсом. За исключением Эда: Кларенс чувствовал, что тот старается не смотреть на него.
— Грета сказала, что вы лежали в госпитале, — обратилась Лили к Кларенсу во время обеда. — Вас ранили во время дежурства? — Сейчас он не заметил в ней цинизма. Она наслаждалась вкусной едой и вином.
— У нас это называется «подстрелили», — ответил Кларенс. — Ничего серьезного.
— Какой-то тип стрелял по застекленным дверям, — объяснил Эд. — Ближе к центру, в нашем старом районе.
— А что нового слышно о том человеке с польской фамилией? Ты как будто говорила, Грета, что его убили? Да! — воскликнула Лили, словно только что вспомнила об этом.
— Да, — подтвердила Грета. — Я рассказывала тебе об этом пару недель назад.
— Конечно. Я слышал, — подхватил Эрик. — По телевизору еще до того, как мне рассказала Грета.
— Уже известно, кто это сделал? — спросила Лили.
— Нет, — ответила Грета. — Кто-то стукнул его на улице. Кто знает?
— Этот Verruckter!
[4]
Сам напросился! — воскликнул Эрик.
— Ты говорила: его задушили или пристрелили? — поинтересовалась Лили.
— Просто стукнули, — ответила Грета.
— Избили, — пояснил Эд.
— Что за тема, — вмешался Эрик, — что за тема в день рождения!
— Еще вина! — Грета поднялась, чтобы принести из кухни новую бутылку.
Эд очень долго раскуривал сигару. Тема была исчерпана, и разговор плавно перешел на другой предмет. Лили вспомнила, что принесла кассеты, и предложила послушать музыку. Они включили магнитофон, пока пили кофе. Эрик хмыкал и делал замечания. Несколько слов, сказанных по-немецки женским голосом, были прерваны внушающим суеверный страх, похожим на крик совы стоном и хриплым воплем. Мысли Кларенса беспорядочно блуждали. Он видел в своем воображении сад с металлическими цветами, потом темный тоннель, душную преисподнюю, в которой могло случиться или внезапно появиться что угодно. То был неизведанный мир, однако хорошо знакомый, ибо каждый помнит свои сны, хотя и не понимает их, поскольку невозможно полностью объяснить то, что видишь во сне, но отнюдь не потому, что тебе не знакома их особая атмосфера. Кларенс думал о Мэрилин: у нее своя жизнь, и, возможно, он слишком далек от этого всего? В глубине души она не верила, что он принимает ее образ мыслей, потому и отвергла его, думал Кларенс. Похоже, это уже свершившийся факт. Ему надо бы обнять ее в то утро и как-то убедить ее — как? — что они должны быть вместе и оставаться вместе. Как всегда, в критический момент он ошибся в выборе.
Эрик отбыл первым, расцеловав Грете обе ручки, обменявшись с ней по-немецки приветствиями. Потом уехала Лили, унеся мистическую кассету.
Было около полуночи. Кларенс сделал Грете комплимент по поводу обеда и пожелал им с Эдом спокойной ночи, думая, что им, возможно, хочется побыть вдвоем.
Эд постучал в дверь комнаты Кларенса спустя полчаса. Он был в пижаме и домашнем халате.
— Кларенс, я увидел у тебя свет.
— Входите! — Кларенс читал в постели.
Эд сел:
— Что ж. Как я понимаю, ты все еще не выбрался из дебрей?
— Нет. — Кларенс уселся повыше в постели. — Мне сказали, что вы вчера вечером встречались с Манзони.
— О!
— Мэрилин рассказала мне. Я виделся с ней сегодня утром.
— Откуда она узнала? — спросил Эд и сразу же понял откуда.
— Манзони приходил к ней. Туда, где она живет. Она, конечно, до смерти устала от бесконечных вопросов. Я ненавижу себя... из-за нее.
— Насколько я понимаю, вопросы будут продолжаться.
— Да. Они попытаются сломать Мэрилин. Не думаю, что они будут с ней грубы, но... Это все из-за того, что я сказал, будто провел там ночь, понимаете, и Мэрилин подтвердила.
— Понимаю. Конечно. — Эд пытался собраться с мыслями, но фразы рассыпались.
— Манзони, наверное, наговорил вам гадостей, — произнес Кларенс, — потому что ему известно, что я здесь.
— Верно, и я подумал: для твоего же блага, вероятно, не стоит афишировать нашу дружбу. По очевидным причинам. Если только уже не поздно. — «До тех пор, пока все не закончится», — хотел добавить Эд, но разве это может закончиться? Если они будут давить на Кларенса, он сломается в конце концов. Любого можно сломать. — Я, конечно, не возражаю, чтобы ты оставался здесь. И Грета тоже. Но на будущее...
— Понимаю. — Кларенс пожалел, что не может уйти немедленно, потому что уже поздно, и потом это выглядело бы неприлично. А завтра утром это будет выглядеть бегством после того, что сказал Эд.
— Мэрилин успокоилась? — спросил Эд.
Кларенс чуть не задохнулся:
— Ей не нравятся визиты Манзони. Па самом деле она просто в ярости. Так что мне не стоит навещать ее, встречаться с ней. Никуда не денешься.
Эд поднялся, не в силах больше смотреть на несчастного юношу, которого ему нечем было ни ободрить, ни утешить.
— Да, никуда не денешься. Но это временно. Я устал. Желаю тебе спокойной ночи.
