Наконец, погреб. Том продемонстрировал его полицейским с той же непринужденностью, стоя на пятне и светя фонариком во все стороны, хотя освещение и без того было достаточное. Том тревожился, не осталось ли пятен крови за бочкой, где лежал Мёрчисон, – он не проверил этого заранее. Но если там и была какая-то кровь, полицейские ее при беглом осмотре не заметили. Однако это ничего не значит, подумал Том. Они могли осмотреть все более придирчиво утром.
Делони сказал, что они вернутся в восемь утра, если это не слишком рано для Тома. Том ответил, что восемь утра – вполне подходящее время.
– Прошу прощения, – сказал Том Элоизе и Бернарду, закрыв за полицейскими дверь. Он подозревал, что все это время они просидели в гостиной за кофе в полном молчании.
– Почему им понадобилось обыскивать дом? – спросила Элоиза.
– Потому что этот американец, Мёрчисон, все еще не нашелся.
Элоиза встала.
– Том, ты можешь подняться со мной? Мне надо с тобой поговорить.
Том извинился перед Бернардом и последовал за ней.
Элоиза прошла в свою спальню.
– Если ты не выдворишь этого ненормального из дома, я сегодня же уеду.
Это была поистине трудноразрешимая дилемма. Он хотел, чтобы Элоиза осталась, но понимал, что в этом случае дело с Бернардом не сдвинется с мертвой точки. И к тому же он, как и Бернард, не мог связно рассуждать под разгневанным взором Элоизы.
– Попробую поговорить с ним еще раз, – сказал он и поцеловал ее в шею. Она этому не воспротивилась. И на том спасибо.
Том спустился в гостиную.
– Бернард, послушай, Элоиза расстроена. Ты не мог бы вернуться сегодня в Париж? Или в Фонтенбло – я отвез бы тебя туда. Там есть пара неплохих отелей. Если ты хочешь поговорить со мной, я мог бы завтра к тебе приехать, и…
– Нет, – сказал Бернард. Том вздохнул.
– Тогда она уедет. Пойду скажу ей. – Он пошел к Элоизе и сказал ей.
– Да кто он такой? Еще один Дикки Гринлиф? Ты не можешь выгнать его из собственного дома?
– Я никогда… Дикки никогда не был в моем доме… – Том остановился, не находя слов. Элоиза была настолько рассержена, что могла и сама попытаться выгнать Бернарда, но у нее ничего не вышло бы, подумал Том. Бернард достиг той стадии непреклонности, на которой общепринятые правила поведения уже не действуют.
Элоиза сняла с верхней полки шкафа небольшой кожаный чемодан и принялась собираться. Объяснять ей, что он чувствует свою ответственность перед Бернардом, было бы бесполезно. Она спросит, почему.
– Дорогая, я очень сожалею. Ты возьмешь машину или отвезти тебя на станцию?
– Я поеду на “альфе” в Шантильи. Между прочим, с телефоном все в порядке. Я только что проверила у тебя в комнате.
– Вероятно, звонок из полиции сразу помог устранить неисправность.
– Более вероятно, что они солгали. Просто они хотели застать нас врасплох. – Элоиза помолчала, укладывая в чемодан рубашку. – Что ты натворил, Том? Ты что-нибудь сделал с этим Мёрчисоном?
– Нет, ты что?! – воскликнул Том.
– Ты ведь знаешь, отец не потерпит еще одного скандала.
Она намекала на Дикки Гринлифа. Тому удалось тогда полностью оправдаться, но кое-какие подозрения остались. Люди латинской расы любили порой довольно остро пошутить, и, что любопытно, их шутки каким-то образом становились латинскими истинами. Как знать, может быть, Том и убил Дикки. По крайней мере, всем было известно – как ни пытался Том это скрыть, – что после смерти Дикки Тому досталась кругленькая сумма. Элоиза знала, что он получал определенный доход от наследства Дикки, и ее отец тоже знал. И хотя в ходе деловой активности мсье Плиссону не удалось сохранить руки абсолютно чистыми, крови на них не было. Nan olet pecunia, sed sanguis…
[57]
– Никаких скандалов больше не будет, – сказал он. – Если бы ты знала, какие усилия я прилагаю к тому, чтобы избежать скандала. Именно к этому я и стремлюсь.
Элоиза закрыла чемодан.
– Я никогда не знаю, что ты делаешь.
Том взял чемодан. Затем поставил его, и они обнялись.
– Я очень хотел бы быть с тобой сегодня ночью.
Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp!
[58]
На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.
– Ты позвонила родителям?
– Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
– Ты позвонишь мне, когда приедешь?
– Аu revoir, Bernard!
[59]
– крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: – Non!
Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
– Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. – И лес тоже, подумал он вдруг. – Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
– Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
– Мадам Элоиза уехала? – спросила мадам Аннет.
– Она решила навестить родителей, – ответил Том.
– В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! – Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему – точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, – что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника – хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид – насколько она могла позволить себе это – и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
