– Возможно, ты прав, – ответил он Крису. – Пойду посмотрю для него что-нибудь сухое.
11
Около десяти часов вечера Том постучал к Бернарду.
– Это я.
– А, Том, заходи, – раздался спокойный голос Бернарда. Он сидел за письменным столом с авторучкой в руке. – Пожалуйста, не тревожься по поводу того, что я ходил сегодня под дождем. Я чувствовал себя в мире с самим собой. А это так редко бывает в последнее время.
Это было знакомо Тому слишком хорошо.
– Садись, Том! Закрывай дверь. Чувствуй себя как дома.
Том сел на постель. Он еще за ужином обещал зайти к Бернарду – при этом, кстати, присутствовал и Крис. За столом настроение у Бернарда было гораздо лучше, чем прежде. Сейчас на нем был индийский халат. На столе лежала пара листов бумаги, исписанных строчками высоких черных угловатых букв. Том интуитивно чувствовал, что Бернард писал не письмо.
– Я думаю, тебе часто должно казаться, что ты Дерватт, – сказал он.
– Иногда кажется. Но и тогда я понимаю, что это иллюзия. Этого никогда не бывает где-нибудь на лондонских улицах – только в отдельные моменты, когда я работаю. И знаешь, теперь я могу говорить об этом спокойно и даже испытываю удовлетворение – наверное, потому, что я больше не буду этим заниматься, – надеюсь.
“А на столе, очевидно, лежит его признание, – подумал Том. – Кому оно адресовано?”
Бернард перекинул руку через спинку стула.
– И знаешь, за эти четыре или пять лет манера, в которой я изготавливал эти фальшивки, изменилась – и, я думаю, примерно так же, как могла измениться манера самого Дерватта. Забавно, правда?
Том не знал, что ответить, чтобы это прозвучало правильно и не задело Бернарда.
– Может быть, в этом нет ничего удивительного. Ты понимаешь его. И, кстати, критики говорят то же самое: Дерватт развивается.
– Но ты не можешь себе представить, какое странное ощущение я испытываю, когда пытаюсь писать что-нибудь как Бернард Тафтс. Его живопись не особенно изменилась за это время. Такое впечатление, будто теперь я подделываю Бернарда Тафтса, потому что это точно такой же Тафтс, каким он был четыре года назад! – Бернард от души рассмеялся. – В некотором смысле мне теперь труднее быть самим собой, чем Дерваттом. Я пытался вновь стать самим собой. И это чуть не свело меня с ума – ты сам видел. Но если все-таки от Бернарда Тафтса осталось еще хоть что-нибудь, я хотел бы дать ему последний шанс.
– Я уверен, что это у тебя получится, – сказал Том. – Ты должен задавать тон всей этой музыке.
Том вытащил из кармана пачку “Голуаз” и предложил сигарету Бернарду.
– Я хочу начать с чистого листа. А для этого я должен сначала признаться в том, что я делал. Только тогда можно будет попытаться вернуться к себе.
– О, Бернард! Но это невозможно. Это ведь касается не тебя одного. Подумай, что будет с Джеффом и Эдом. Все картины, которые ты написал, будут… Ну, если уж тебе так надо покаяться в грехах, – признайся священнику, но только не прессе и не полиции!
– Ты думаешь, я сошел с ума, я знаю. Иногда я, действительно, не вполне нормален. Но у меня только одна жизнь. И я уже почти погубил ее. Я не хочу погубить то, что от нее осталось. И это вопрос моей жизни, разве не так?
Голос Бернарда задрожал. “Интересно, он слабый человек или сильный?” – подумал Том.
– Я тебя понимаю, – сказал он мягко.
– Я не хочу слишком драматизировать все это, но я должен проверить, могут ли люди принять меня – простить меня, если хочешь.
“Так они и простили, – подумал Том. – Да ни за что на свете”. Может быть, так и сказать Бернарду? Или это совсем доконает его? Вполне вероятно. И вместо того, чтобы сделать признание, он покончит с собой. Том прочистил горло и попытался придумать хоть что-нибудь. Но ничего, абсолютно ничего не приходило ему в голову.
– И потом, я думаю, Цинтии понравится, если я признаюсь во всем. Она любит меня. И я люблю ее. Я знаю, что недавно она отказалась увидеться со мной. Эд сказал мне. И я ее не виню. Джефф с Эдом выставили меня перед ней как какого-то слабоумного. “Приди, спаси Бернарда! Ты так нужна ему!” – пропищал он, кривляясь. – Какую женщину это не оттолкнет? – Бернард посмотрел на Тома с улыбкой и развел руками. – Видишь, как благотворно подействовал на меня дождь? Промыл мне мозги. Только грехи мои не смыл.
Он опять рассмеялся, и Том позавидовал его теперешнему самообладанию.
– Цинтия – единственная женщина, какую я когда-либо любил. Я не хочу сказать… Я уверен, у нее был кто-то после меня. Ведь это я так или иначе порвал с ней. Когда я начал имитировать Дерватта, это меня страшно нервировало, даже пугало. – Бернард проглотил комок в горле. – Но я знаю, она еще любит меня – если только от меня еще что-нибудь осталось. Понимаешь?
– Да, конечно, понимаю. Это Цинтии ты сейчас пишешь?
– Нет, – Бернард небрежно махнул рукой в сторону листков и улыбнулся. – Я пишу… всем вообще. Это просто мое признание. Для прессы или для кого угодно.
Этого нельзя было допустить.
– Бернард, лучше обдумай это спокойно несколько дней, а потом решишь.
– У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать.
Том пытался найти какой-нибудь сильный, логичный довод, способный переубедить Бернарда, но ему мешали мысли о Мёрчисоне и о возможном возвращении полиции. Будут ли они придирчиво искать здесь улики? Может быть, полезут и в лес? На репутации Тома Рипли уже лежала тень сомнения – история с Дикки Гринлифом. Хотя история кончилась для него благополучно и подозрение с него сняли, она осталась фактом его биографии. Почему он не отвез Мёрчисона куда-нибудь подальше, в леса за Фонтенбло? Там и надо было его закопать, – разбить на день палатку, если бы потребовалось…
– Давай поговорим об этом завтра, Бернард, – ты не против? – сказал Том. – Может быть, завтра ты посмотришь на вещи по-другому.
– Конечно, я не против. Мы можем говорить об этом когда и сколько угодно. Но я не посмотрю завтра на вещи по-другому. Я хотел поговорить прежде всего с тобой, потому что это была твоя идея – возродить Дерватта. Я хочу, чтобы все было по порядку, – как видишь, я действую вполне логично.
В убежденности его рассуждений, сквозил оттенок безумия, и опять Том почувствовал неприятную пустоту внутри.
Зазвонил телефон. Аппарат стоял в комнате Тома, и звонок было хорошо слышен через холл. Том поднялся на ноги.
– Не забывай, что и другие втянуты в это дело, Бернард.
– Тебя я не буду втягивать, Том.
– Я должен подойти к телефону. Спокойной ночи, Бернард, – проговорил Том и кинулся к себе в комнату. Он не хотел, чтобы Крис снял трубку внизу.
Это опять была полиция. Они извинились за столь поздний звонок, но…
