Он просидел с кружкой пива и экземпляром “Ивнинг стандард” минут десять, но Мёрчисон так и не появился. Том знал, что по соседству много ресторанов, но не мог же он, обнаружив Мёрчисона, подойти к его столику и завязать разговор на том лишь основании, что видел его сегодня на выставке Дерватта. Или мог? Если добавить, что он видел, как Мёрчисон заходит в офис, чтобы поговорить с Дерваттом… Да, так он и сделает. Том уже собрался отправиться на поиски по окрестным ресторанам, как увидел в дверях бара Мёрчисона, жестом приглашавшего кого-то зайти вместе с ним.
К своему крайнему удивлению и даже ужасу он увидел, что спутником Мёрчисона был Бернард Тафтс. Том мгновенно выскользнул из бара через дверь в противоположном конце, выходившую прямо на тротуар. Бернард не заметил его, в этом Том был практически уверен. Поискав телефонную будку или какой-нибудь отель, откуда можно было бы позвонить, и не найдя ни того, ни другого, он вернулся в “Мандевиль” через главный вход и взял у портье ключи от своего 411-го номера.
В номере Том сразу позвонил в студию Джеффа. Три звонка, четыре, пять… Наконец, к его облегчению, Джефф снял трубку.
– Том, привет! А мы с Эдом уже выходили, когда услышали звонок. Что случилось?
– Ты не знаешь, где сейчас Бернард?
– Мы решили не трогать его сегодня. Он в расстроенных чувствах.
– Он приводит свои чувства в порядок вместе с Мёрчисоном в баре “Мандевиля”.
– Что-что?!
– Я звоню из своего номера. Джефф, ни в коем случае… Ты слушаешь?
– Да-да.
– Не говори Бернарду, что я видел его. И что я остановился в “Мандевиле”. Что бы ни случилось, не впадай в панику. Надеюсь, Бернард в данный момент не выкладывает Мёрчисону всю подноготную “Дерватт лимитед”.
– Господи боже мой!.. Нет-нет, Бернард не выдаст нас! Я не верю, что он на это способен.
– Ты позже будешь у себя?
– Да, вернусь… – во всяком случае, до полуночи.
– Я постараюсь позвонить тебе. Но если вдруг не позвоню, не волнуйся. Ты же лучше не звони мне сюда… – мало ли кто может оказаться у меня в номере.
Джефф несколько принужденно рассмеялся.
– О'кей, Том.
Том положил трубку.
С Мёрчисоном обязательно надо увидеться сегодня же. Интересно, будут они с Бернардом обедать? Если придется долго ждать, это будет тоска. Том повесил костюм в шкаф и положил в ящик комода пару рубашек. Поплескав воды на лицо, он внимательно рассмотрел себя в зеркале, чтобы убедиться, что никаких следов грима и клея не осталось.
Том был как на иголках и потому, перебросив пиджак через руку, решил пройтись – может быть, в Сохо – и зайти в какой-нибудь ресторанчик пообедать. Спустившись в фойе, он заглянул в бар сквозь стеклянные двери.
Ему повезло. Мёрчисон сидел в одиночестве, подписывая счет, а дверь, выходившая на улицу, как раз закрывалась – может быть, даже за Бернардом. На всякий случай Том внимательно осмотрел вестибюль: вдруг Бернард вышел ненадолго – скажем, в туалет. Но Бернарда нигде не было видно, а Мёрчисон между тем уже поднимался, собираясь уходить. Том поспешил в бар, приняв задумчиво-меланхолический вид, который, в общем-то, соответствовал его настроению. Он дважды посмотрел на Мёрчисона, один раз встретившись с ним взглядом, будто пытался вспомнить, где он мог его видеть. Затем Том подошел к нему.
– Прошу прощения. Мне кажется, я видел вас сегодня на выставке Дерватта, – произнес он с американским акцентом, характерным для жителей Среднего Запада.
– Ну да, я был там, – ответил Мёрчисон.
– Я подумал, что вы похожи на американца. Я тоже родился там. Вам нравится Дерватт?
Том старался произвести впечатление человека наивного и непосредственного, но не совсем уж олуха.
– Да, конечно нравится.
– У меня есть две его картины, – произнес Том с гордостью. – И может быть, я куплю еще одну в галерее, если ее не уведут у меня из-под носа, – “Ванну”. Я еще не решил.
– Вот как? У меня тоже есть картина Дерватта, – отозвался Мёрчисон не менее прямолинейно.
– Правда? А как она называется?
– Почему бы нам не присесть? – Мёрчисон указал Тому на стул напротив. – Выпьете чего-нибудь?
– Спасибо, не откажусь.
– Моя картина называется “Часы”, – сказал Мёрчисон, садясь. – Очень приятно встретить человека, у которого тоже есть Дерватт – и даже два.
Подошел официант.
– Мне скотч, пожалуйста, – сказал Мёрчисон. – А вы что будете? – спросил он Тома.
– Джин с тоником. И пусть выпивка будет за мой счет, поскольку я остановился в “Мандевиле”.
– Мы решим этот вопрос позже. Скажите мне лучше, какие именно у вас картины Дерватта?
– “Красные стулья”, – сказал Том, – и…
– “Красные стулья”? Это же настоящая жемчужина!.. Скажите, вы живете в Лондоне?
– Нет, во Франции.
– Ах, вот как! – разочарованно протянул Мёрчисон. – А вторая картина?..
– “Человек в кресле”.
– Эту я не знаю.
Они обсудили своеобразную личность художника. Том сказал, что видел, как Мёрчисон заходит в офис, где, как ему сказали, был Дерватт.
– Да, туда пропускали только прессу, но мне удалось пробиться. Видите ли, у меня была особая причина посетить выставку, а уж когда я узнал, что там присутствует сам Дерватт, то сразу решил, что не упущу возможности встретиться с ним.
– А какая особая причина? – спросил Том.
Мёрчисон пустился в объяснения. Он растолковал, почему он считает, что Дерватта подделывают, и Том слушал его, раскрыв рот. Дело в том, говорил Мёрчисон, что последние лет пять Дерватт использует смесь ультрамарина и красного кадмия. (Значит, это началось еще до его смерти и не было изобретением Бернарда, подумал Том.) А в “Часах” и “Ванне” он вдруг опять возвращается к прежней технике – чистому кобальту. Мёрчисон прибавил, что он и сам немного пишет красками – естественно, по-любительски.
– Разумеется, я не эксперт, но, поверьте, я прочитал чуть ли не всю существующую литературу о живописи и художниках. Да чтобы отличить чистую краску от смеси, и не требуется ни эксперта, ни микроскопа. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что просто-напросто не бывает такого, чтобы художник вернулся к технике, от которой он сознательно или даже не отдавая себе отчета отказался. Я не случайно говорю “не отдавая себе отчета”, потому что, когда художник принимает решение использовать новую краску или сочетание красок, это происходит, как правило, бессознательно. Само собой, лиловый цвет встречается не в каждой картине Дерватта. Но я пришел к выводу, что мои “Часы” и некоторые другие работы – в том числе и “Ванна”, которая вас заинтересовала, – созданы не Дерваттом.
– Это чрезвычайно интересно. Потому что в моей картине, “Человек в кресле”, как раз такое сочетание красок, о котором вы говорите. Мне так кажется. А написана она года четыре назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы ее посмотрели!.. А как вы собираетесь поступить со своими “Часами”?
