Том изобразил живой интерес. По его мнению, портрет был плохой. Вероятно, другого мнения и не могло быть. Он не передавал непосредственной восторженности ее улыбки. Лицо было красное, как у индианки. Не будь Мардж единственной блондинкой в округе, никто бы не понял, что это именно она.
– И еще куча пейзажей, – сказал Дикки со смешком, притворно скромничая, хотя явно ждал от Тома комплиментов, ибо нескрываемо гордился своими пейзажами. Все они были сделаны наспех, как попало, и все ужасно одинаковые. Почти в каждом сочетание кирпичного и цвета электрик: кирпичные крыши и скалы, яркое, цвета электрик, море. Того же цвета были глаза на портрете Мардж.
– Мои опыт в сюрреалистическом стиле, – сказал Дикки, разворачивая на коленях еще одно полотно.
Том поморщился. Ему было стыдно, будто он сам написал такую картину. Несомненно, это тоже был портрет Мардж, хотя и с длинными, похожими на змей волосами. И что хуже всего, в одном глазу был крошечный пейзаж Монджибелло с горами и домами, в другом – пляж, на котором теснились маленькие красные человеческие фигурки.
– Вот это мне нравится больше всего, – сказал Том.
Да, мистер Гринлиф верно оценил способности сына. Занятия живописью заполняли жизнь Дикки, уводя его от реальных тягот и забот, так же как заполняли они жизнь тысяч других бездарных дилетантов в Америке. Но отцу-то было обидно, что Дикки попал в этот разряд людей. Он жаждал для сына совсем другого будущего.
– Великим художником мне не бывать, – сказал Дикки. – Но заниматься живописью для меня большое удовольствие.
– Ну да. – Тому хотелось поскорее забыть эти картины, забыть, что Дикки занимается живописью. – Может, покажешь мне дом?
– Ну конечно! Ты еще не видел гостиную?
Дикки открыл дверь в коридор, ведущий в большую комнату с камином, диванами, книжными полками и окнами на три стороны: одно выходило на террасу, другое на участок позади дома, третье – в сад перед домом. Дикки сказал, что летом он не пользуется этой комнатой, оставляет ее на зиму в качестве перемены декорации. Комната походила не на гостиную, а скорее на приют интеллектуала-книгочея. Такую комнату Том не ожидал здесь увидеть. Он посчитал Дикки не слишком умным парнем, который большую часть своей жизни проводит в играх и забавах. Возможно, в этом он ошибся. Но вряд ли ошибся в другом – в интуитивном ощущении, что сейчас Дикки скучает и нуждается в человеке, который бы его развлекал.
– А наверху что? – спросил Том.
Наверху не было ничего интересного: спальня Дикки в углу дома над террасой, скудно обставленная, почти голая. Кровать, комод и кресло-качалка как бы затерялись каждый по отдельности в этом пустом пространстве. Кровать узкая, чуть пошире односпальной. Остальные три комнаты на верхнем этаже вообще не обставлены, во всяком случае, не приспособлены для жилья. В одной хранились дрова и лежала груда обрезков холста. И нигде ни малейших следов пребывания Мардж, в том числе и в спальне Дикки.
– Как насчет того, чтобы как-нибудь прошвырнуться в Неаполь? – спросил Том. – По дороге сюда я мало что увидел.
– Отлично, – одобрил Дикки. – Мы с Мардж как раз собираемся туда в субботу. Ужинаем там почти каждую субботу, а вернуться позволяем себе на такси или нанимаем извозчика. Присоединяйся.
– Я-то имел в виду поехать утром и в будний день, чтобы посмотреть город-, – сказал Том, стараясь избежать участия Мардж в экскурсии. – Или ты целыми днями рисуешь?
– Нет. По понедельникам, средам и пятницам ходит двенадцатичасовой автобус. Если хочешь, поедем завтра.
– Вот и чудесно, – сказал Том, все еще опасаясь, что Дикки пригласит девушку. – Мардж католичка? – спросил он, когда они спускались но лестнице.
– Да еще какая! Полгода назад ее обратил в веру один итальянец, в которого она по уши втрескалась. Вот был мастер молоть языком! Он провел здесь несколько месяцев, поправляясь после несчастного случая на лыжах. Потеряв Эдуарда, Мардж утешается в объятиях его религии.
– А я подумал, она влюблена в тебя.
– В меня? Что за глупости!
Когда они вернулись на террасу, ленч был уже готов. Мардж собственноручно испекла песочное печенье.
– Ты знал в Нью-Йорке Вика Симмопса? – спросил Том у Дикки.
У Вика был этакий светский салон, где собирались художники, писатели, артисты балета. Но Дикки его не знал. Том назвал еще два-три имени. Тот же результат.
Том надеялся, что после кофе Мардж уйдет. Но она осталась. Когда она на минуточку вышла, Том сказал:
– Как насчет поужинать у меня в гостинице сегодня вечером?
– Спасибо. Когда прийти?
– Давай в половине восьмого. Попьем еще коктейлей перед ужином. Раз уж за все платит твой папаша, – добавил Том с улыбкой.
Дикки рассмеялся.
– Чудесно. Коктейли и бутылка доброго вина. Мардж, – обратился он к девушке, как раз в это время вернувшейся на террасу, – мы сегодня ужинаем в “Мирамаре”, нас любезно приглашает мой папаша Гринлиф-старший.
Значит, Мардж тоже придет, тут уж ничего не поделаешь. Но в конце концов, ведь счет оплачивает отец Дикки.
Ужин получился приятный, однако в присутствии Мардж Том не мог говорить свободно, о чем хотелось. Более того, в ее присутствии отказывало остроумие. Но Мардж была знакома кое с кем из посетителей ресторана и после ужина, извинившись, пересела со своей чашечкой кофе за другой столик.
– Сколько собираешься здесь пробыть? – спросил Дикки.
– Наверное, неделю. А может, и подольше.
– Дело в том, что… – Скулы у Дикки порозовели. Кьянти привело его в доброе расположение духа. – Если собираешься побыть здесь подольше, отчего бы тебе не перебраться ко мне? Зачем тебе жить в гостинице, если, конечно, для этого нет особой причины?
– Большое спасибо.
– В комнате прислуги, которую я тебе не показывал, есть кровать. Эрмелинда уходит ночевать к себе домой. В доме достаточно мебели, чтобы обставить тебе комнату, если захочешь переехать.
– Ну разумеется, хочу. Кстати, твой папаша дал мне на расходы шестьсот долларов и около пятисот у меня еще осталось. Я считаю, на эти деньги мы оба должны немного развлечься. Как ты насчет этого?
– Пять сотен! – сказал Дикки уважительно, будто сроду не видал такой кучи денег. – На них можно купить небольшой автомобиль.
Том не поддерживал идею покупки автомобиля. Ему хотелось слетать на самолете в Париж. Но тут вернулась Мардж.
На следующее утро состоялся переезд.
В одну из комнат наверху Дикки с Эрмелиидой водворили шкафчик и несколько стульев, и Дикки прикрепил к стенам кнопками несколько репродукций с мозаичным портретом в соборе Святого Марка. Том помог Дикки перетащить наверх узкую железную кровать из комнаты прислуги. Еще до полудня все было готово. У обоих слегка кружилась голова от фраскати, которое они потягивали но время работы.
