Что он здесь делает? Без друзей, не зная языка… А вдруг заболеет? Кто будет за ним ухаживать?
Том встал, почувствовав, что его сейчас вырвет, но не слишком торопился. До туалета добраться все равно успеет. В туалете извергнул свой ленч, а также, как ему показалось, и съеденную в Неаполе рыбу. Затем снова улегся в постель и мгновенно заснул.
Когда проснулся, слабый и разбитый, его новенькие часы показывали половину шестого. Он подошел к окну и выглянул, машинально отыскивая среди белых и розовых домиков, которыми был испещрен горный склон перед его глазами, большой дом Дикки с нависшей над обрывом террасой. Он разглядел массивную красноватую балюстраду, которой была обнесена терраса. Там ли еще Мардж? Обсуждают ли они его, Тома? До него донесся смех, перекрывший не слишком сильный уличный шум, смех оживленный, звонкий и до того американский, что прозвучал, словно фраза на родном языке. На мгновение мелькнули Дикки и Мардж, они пересекли пространство между домами у дороги и завернули за угол. Том подошел к окну в другой стене, откуда надеялся разглядеть их получше. Вдоль гостиничной стены, прямо под его окном, шла узкая улочка, и Дикки с Мардж появились на ней. Он в своих белых брюках и кирпичной рубашке, она в юбке с блузкой. Значит, заходила к себе домой. А может быть, держит часть своей одежды в доме у Дикки. Они дошли до маленького деревянного причала. Дикки поговорил с каким-то итальянцем, дал ему денег, после чего итальянец, приложив палец к фуражке, отвязал яхту от причала. За их спиной, слева, оранжевое солнце погружалось в море. Том слышал, как смеется Мардж, как Дикки что-то крикнул по-итальянски кому-то на причале.
Том понял, что таково их обычное времяпрепровождение, самый обычный день, похожий на все другие. Вероятно, сиеста после позднего ленча, потом, на закате, морская прогулка на яхте Дикки. Потом аперитивы в каком-нибудь кафе на берегу. Они с удовольствием проводили время по заведенному порядку, как будто его, Тома, вовсе и не существовало. С чего бы вдруг Дикки захотелось возвращаться обратно в мир подземок и такси, крахмальных воротничков и работы с девяти до пяти? Пусть даже у него будет там машина с шофером и возможность провести отпуск во Флориде или Мэне. Разве это идет хоть в какое-то сравнение с возможностью ходить под парусом на яхте в поношенных рубашке и брюках и ни перед кем не отчитываться в том, как ты проводишь время, и жить в собственном доме, где добродушная служанка заботится обо всем необходимом. И вдобавок иметь достаточно денег, чтобы съездить куда угодно, если захочется. Дикки – баловень судьбы, а он, Том, несчастный горемыка. Небось сам же отец и написал Дикки про Тома как раз то, чего не следовало. Лучше б Том просто встретился с Дикки где-нибудь в кафе на берегу и завязал якобы случайное знакомство. Тогда ему, может быть, и удалось бы рано или поздно убедить Дикки вернуться домой. Но так, как оно получилось, ничего у него не выйдет. Надо же было именно сегодня оказаться таким болваном и занудой! Когда Том подходил к чему-нибудь слишком серьезно, он всегда терпел неудачу. Он заметил это еще много лет назад.
Теперь надо выждать несколько дней. Но так или иначе, для начала необходимо понравиться Дикки. Во что бы то ни стало.
Глава 9
Том переждал три дня. На четвертое утро, ближе к полудню, он пошел на пляж и нашел Дикки в одиночестве на том же месте, где и в первый раз, – у серых скал, глубоко заходивших на пляж с суши.
– Привет! – окликнул его Том. – А где Мардж?
– Здравствуй, здравствуй. Мардж, наверное, заработалась. Она придет.
– Заработалась?
– Она писательница.
– Вот это да!
Дикки затянулся итальянской сигаретой, которую держал в уголке рта.
– Куда ты запропастился? Я думал, ты уехал.
– Приболел, – сказал Том небрежно, бросив свое свернутое полотенце на песок, однако же не слишком близко к полотенцу Дикки.
– Наверное, расстройство желудка, как поначалу у всех, кто сюда приезжает?
– Витал между жизнью и туалетом, – улыбнулся Том. – Но теперь в полном порядке.
Он и вправду был все это время так слаб, что даже не выходил из гостиницы, но зато ползал по номеру вслед за лучами солнца, падавшими на пол из окон, чтобы в следующий раз появиться на пляже уже не таким белым. Остатки своих слабых сил посвятил изучению итальянского разговорника, купленного в холле гостиницы.
Том спустился к морю, уверенно вошел в воду до пояса и стал плескать себе на плечи. Зашел поглубже, до подбородка, немножко подержался на воде и вышел на берег.
– Я хотел бы угостить тебя виски у себя в гостинице перед ленчем, – сказал Том, – И Мардж тоже, если она придет. Вообще-то хочу отдать тебе халат и носки.
– А, конечно. Спасибо. Я с удовольствием выпью. – И Дикки снова уткнулся в свою итальянскую газету.
Том растянулся на полотенце. Часы в деревне пробили час.
– Похоже, что Мардж уже не придет, – сказал Дикки. – Пожалуй, мне пора.
Том встал. Они направились к “Мирамаре”. За всю дорогу обменялись лишь двумя словами: Том пригласил Дикки на ленч, а тот отказался, дескать, прислуга уже приготовила ленч дома. Они поднялись к Тому в номер, и Дикки примерил халат и приложил носки к своим босым ступням. И халат и носки оказались впору, и, как и предвидел Том, Дикки пришел в восторг от халата.
– И еще вот это. – Том вынул из ящика комода квадратную коробочку в аптечной упаковке. – Твоя мать посылает тебе капли для носа.
Дикки улыбнулся:
– Они мне больше не нужны. У меня был гайморит. Но я возьму их, чтоб у тебя не валялись.
Теперь Дикки получил все, и Тому больше нечего было ему предложить. Сейчас, он знал, Дикки откажется с ним выпить. Он проводил Дикки до двери.
– Знаешь, твой отец ужасно переживает из-за того, что ты не возвращаешься домой. Просил поговорить с тобой, вразумить, чего я, конечно, делать не собираюсь. Но все же что-нибудь ответить ему я должен. Я обещал написать.
Дикки, уже взявшись было за ручку двери, обернулся:
– Не знаю, что папаша себе вообразил. Что я тут спиваюсь или еще что. Может, и слетаю домой на несколько дней этой зимой, но оставаться там не собираюсь. Здесь мне лучше. Если я вернусь насовсем, папаша начнет приставать, чтобы я работал на его верфи. Не даст заниматься живописью. А я люблю заниматься именно живописью и ничем другим. И хочу жить своим умом.
– Понимаю. Но он сказал, что не будет пытаться заставлять тебя работать в его фирме, разве что ты сам захочешь трудиться в конструкторском отделе, а это, он говорил, тебе нравится.
– Ну ладно, мы с папашей уже обсуждали все это. Тебе-то все равно спасибо, что передал папашино поручение и шмотки. Очень мило с твоей стороны. – И Дикки протянул ему руку.
Том не мог заставить себя пожать ее. Это был полный крах, провал. Это означало, что с мистером Гринлифом все кончено. И с Дикки тоже.
