– Что, досталось вам? – спросила Мардж. Она ни чуточки не запыхалась. – Ничего, привыкнете, если решите остаться здесь. Посмотрели бы, что делалось в июле, в самую жару.
Том так задохнулся, что не смог ответить.
Через четверть часа он почувствовал себя лучше. Успел принять прохладный душ и сидел в удобном плетеном кресле с бокалом мартини в руке. По совету Мардж опять надел плавки, а сверху рубашку. Пока он принимал душ, стол на террасе был накрыт на три персоны, и теперь из кухни доносился голос Мардж, которая по-итальянски говорила с прислугой. Тому было интересно, живет ли Мардж здесь. Места в доме наверняка хватало. Насколько Том успел заметить, мебели было не много, в стиле обстановки мило смешивались итальянская старина и американская богема. В холле Том заметил два наброска Пикассо – подлинники.
Мардж вышла на террасу со своим бокалом мартини.
– А вот там мой дом. – Она указала рукой. – Видите? Белый, квадратный, крыша более темного красного цвета, чем у соседних.
Различить дом среди других было невозможно, но Том притворился, что видит.
– Вы давно здесь?
– Год. Я провела тут всю прошлую зиму, и что это была за зима! Целых три месяца дождь лил каждый день, за редким исключением.
– Да что вы!
Мардж потягивала мартини и с довольным видом озирала городок. Она тоже снова надела купальный костюм цвета томата, а сверху – полосатую рубашку. Мардж выглядела совсем недурно, даже фигура неплохая – на любителя полноватых. Том таких не любил.
– Насколько я понял, у Дикки есть яхта, – сказал Том.
– Ну да, “Мышка”. Это уменьшительное от “Летучей мыши”. Хотите, покажу?
Она снова указала рукой на нечто неразличимое внизу у маленького причала, видного с террасы. Отсюда все яхты казались совершенно одинаковыми, но Мардж сказала, что у Дикки яхта двухмачтовая и больше почти всех других.
Появился Дикки и налил себе коктейль из кувшина на столе. Он был в плохо отглаженных белых брюках и терракотовой рубашке под цвет его загара.
– Извини, что безо льда. У меня нет холодильника.
Том улыбнулся:
– Я привез тебе купальный халат. Твоя мать сказала, что ты просил халат. И несколько пар носков.
– Ты знаком с моей матерью?
– Незадолго до отъезда я случайно встретил твоего отца и он пригласил меня на ужин.
– Ах вот что! Ну и как ты нашел маму?
– В тот вечер она была очень оживленной, все хлопотала. Такое впечатление, что она быстро устает.
Дикки кивнул:
– На днях я получил письмо. Она пишет, что ей вроде бы получше. По крайней мере, какого-то заметного ухудшения сейчас нет. Это правда?
– По-моему, да. Мне кажется, месяц назад твой отец беспокоился больше. – После минутного колебания Том добавил: – А еще он немного обеспокоен тем, что ты не едешь домой.
– Герберт всегда найдет повод для беспокойства, – сказал Дикки.
Мардж и прислуга принесли из кухни дымящееся блюдо спагетти, большую миску салата и хлеб на тарелке. Дикки и Мардж стали обсуждать реконструкцию одного из ресторанов на берегу. Хозяин расширял террасу, чтобы посетителям было где танцевать. Мардж и Дикки входили в мельчайшие подробности, обсасывали эту тему, как обыватели маленького городка, которым интересны даже самые незначительные перемены, происходящие по соседству. В этой беседе Том участвовать не мог.
Он коротал время, разглядывая перстни на руках Дикки. Оба ему поправились: большой прямоугольный зеленый камень в золотой оправе на среднем пальце правой руки и кольцо с печаткой на мизинце левой, крупнее и более затейливо украшенное, чем кольцо мистера Гринлифа. Руки у Дикки были длинные, костистые, пожалуй, похожие на руки Тома.
– Кстати, твой отец перед моим отъездом показывал мне вашу верфь. Он сказал, что внес много новшеств с тех пор, как ты ее видел в последний раз. Верфь произвела на меня большое впечатление.
– Наверное, он еще и предлагал тебе работу. Папаша в вечном поиске многообещающих молодых людей. – Дикки поворачивал в руках вилку, накручивая на нее спагетти, а потом отправил всю массу в рот.
– Нет, не предлагал. – Беседа шла хуже некуда. Может быть, мистер Гринлиф, не скрывая, написал Дикки, что Том специально приедет поучить его жить, надоумить вернуться домой? Или Дикки просто не в духе? Он определенно изменился с тех пор, как Том виделся с ним в последний раз.
Дикки принес начищенную машину – кофеварку-эспрессо чуть ли не в метр высотой – и включил ее в розетку на террасе. Незамедлительно появились четыре чашечки кофе, одну из них Мардж отнесла на кухню прислуге.
– В какой гостинице вы остановились? – спросила Мардж Тома.
Том улыбнулся:
– Пока ни в какой. Что вы посоветуете?
– Лучшая гостиница – “Мирамаре”. А через дорогу – “У Джордже”. В городке только и есть эти две гостиницы, но у Джорджо…
– Говорят, у Джордже в кроватях водятся блохи, – перебил Дикки.
– У Джорджо дешевле, – серьезно сказала Мардж, – но сервис там…
– Отсутствует, – докончил за нее Дикки.
– Ты сегодня не с той ноги встал, верно? – сказала Мардж и бросила в Дикки крошкой сыра.
– В таком случае попытаю счастья в “Мирамаре”, – сказал Том, вставая. – Мне пора.
Его не удерживали. Дикки проводил Тома до ворот. Мардж осталась. Том размышлял, состоят ли Дикки и Мардж в любовной связи, одной из тех давних связей, faute de mieux
[2]
, которые не всегда заметны постороннему взгляду, потому что ни он, ни она особой страстью не пылают. Нет, скорее Мардж влюблена в Дикки, а он выказывает такое же безразличие, как если бы вместо нее рядом сидела его пятидесятилетняя прислуга-итальянка.
– Я бы с удовольствием посмотрел как-нибудь твои картины, – сказал Том.
– Хорошо. Думаю, встретимся где-нибудь. – Похоже, он прибавил последние слова, вспомнив о халате и носках.
– Спасибо за ленч. Пока, Дикки.
– Пока.
Лязгнули железные ворота.
Глава 8
Том снял номер в “Мирамаре”. Когда принес вещи с почты, было четыре часа, и у него едва хватило сил вынуть и повесить на вешалку свой лучший костюм. Потом повалился на кровать. Голоса итальянских мальчишек, болтавших под окном, доносились так же отчетливо, как если бы они находились рядом с ним в комнате. От нахального гогочущего смеха, которым то и дело разражался один из них, взрывая скороговорку слов, Тома передергивало и корежило. Ему представлялось, что они обсуждают его вылазку к синьору Гринлифу и строят всякие нелестные предположения насчет того, что будет дальше.
