Дверь дома, тихо скрипнув, открылась, подруги выскользнули на крыльцо. Они полностью переоделись, напялили на себя всё неприметное, удобное для долгой ходьбы. На этот раз в руках их были только небольшие узелки с самым необходимым. Огляделись внимательно, но ничего подозрительного вокруг не заметили.
Они сбежали с крыльца, обошли дом и через огород припустили к лесу.
Перед лесом шла просёлочная дорога. Она обходила посёлок и, углубившись в бор, тянулась километров на тридцать, до самого Прудкино. Осенью, после дождей, дорога превращалась в непролазную грязь, и больше уже до следующей весны по ней никто не ездил.
По счастью, и сейчас на дороге никого не было видно, ни чужих, ни своих.
Вера и Надя внимательно огляделись, а затем бегом пересекли её.
Они с облегчением вступили на лесную опушку.
— Смотри, какие красавцы! — саркастически сказала Надя.
Вокруг росло целое семейство и вправду роскошных, будто и не настоящих, ярко-красных в белую крапинку мухоморов.
— Можно всю немецкую армию потравить, а, Надь! — недобро усмехнулась Вера.
Но Надя, прерывая её, испуганно приложила палец к губам.
Обе остановились, замерли, боясь шелохнуться.
На опушке, в нескольких метрах от них, стояли две немецкие машины — легковушка и грузовик. Рядом похаживал, покуривая сигарету, адъютант Штольца Петер Бруннер, которого они узнали по росту и птичьему профилю.
Надя посмотрела на Веру, кивнула ей, предлагая вернуться обратно. Та отрицательно покачала головой — сейчас нельзя было двигаться, можно привлечь к себе внимание.
Вера предостерегающе подняла руку. Следует подождать, машины, возможно, скоро уедут, и тогда они смогут продолжить путь.
До ближайшего дерева — раскидистого дуба, за которым можно было схорониться, оставалось ещё метра два. Вера начала медленно подбираться к нему, Надя с осторожностью следовала за ней.
Из леса тем временем показалось несколько немецких солдат. Дулами автоматов они подталкивали перед собой двух молоденьких девчонок лет шестнадцати-семнадцати.
Подруги тревожно переглянулись. Обе хорошо знали девочек, это были сёстры Семёновы, Зоя и Валя, погодки. Валя в этом году закончила школу, Зоя ещё училась. Сёстры часто заходили в Дом культуры, в библиотеку.
Петер Бруннер бросил окурок, тщательно затушил его хорошо начищенным сапогом, потом скомандовал солдатам:
— Поставьте их сюда! Вот так! Отойдите!
Девушки стояли прямо напротив него, всем своим видом напоминая провинившихся школьниц, вызванных на ковёр к директору.
Петер подошёл к ним вплотную, поочерёдно внимательно заглянул им в глаза. То, что он увидел в них, ему не понравилось. Ему показалось, что кроме явного испуга в них мелькнуло что-то ещё.
— Значит, вы решили поиграть в прятки с немецкой армией, курвы! — с возмущением заговорил он. — Решили, что всех перехитрите, да? Куда вы намерены были бежать? Отвечайте!
Девчонки явно ничего не понимали, перепуганно смотрели на него.
— Что он говорит? — тихо спросила у сестры Валя.
— Я не знаю!.. — отчаянно прошептала Зоя. — Ругается…
Петер Бруннер рассвирепел. Эти безмозглые овцы вместо того, чтобы каяться и просить пощады, болтали прямо перед его носом на непонятном русском языке!
— Вы что перешёптываетесь! — заорал он. — Думаете шутить! Тупоголовые идиотки! Я вам покажу, как шутить с немецкой армией!
Он быстро шагнул назад, одним движением выхватил из кобуры пистолет, высоко поднял его и, как учили на стрельбище, почти без паузы два раза спустил курок. Раздались сухие выстрелы. Обе девочки безмолвно повалились на землю.
Надя в ужасе отшатнулась назад, под ногой треснула ветка. Петер Бруннер тут же обернулся, увидел подруг, узнал их. Усмехнувшись, неспешным шагом направился к ним.
Они не смотрели на него, стояли, как прикованные, не в силах отвести глаз от убитых.
Вокруг голов обеих девушек по бурой опавшей листве растекались тёмные лужицы крови. Зоя ещё тряслась, подрагивала мелкой дрожью, Валя уже замерла навсегда.
— Дурной пример заразителен, — приблизившись, произнёс Петер. — Можно узнать, куда это вы собрались?
— Чего он хочет? — помертвевшими губами спросила Надя.
Она наконец оторвала взгляд от лежавших на земле девочек и поглядела в глаза убийце. Поразилась, что глаза были самые обыкновенные, карие, и смотрели на неё спокойно, слегка насмешливо.
— Спрашивает, куда мы идём, — без всякого выражения ответила Вера.
Вдруг вдалеке раздался нарастающий шум мотора. Петер Бруннер повернул голову, прислушался.
Через минуту на опушку въехала машина, та самая, которая вынырнула из тумана несколько часов назад, чёрный, блестящий «Опель-Адмирал».
Генрих Штольц был крайне доволен. Недаром ему пришла в голову идея объехать свои новые владения. Всё получилось очень кстати, как нельзя лучше.
Впрочем, в этой стороне Дарьина он оказался далеко не случайно. Он уже выяснил, где живёт заинтересовавшая его учительница немецкого, и хотел заодно взглянуть на её дом, а может, и поболтать с ней ещё немного. Он прикинул, что в любом случае это будет полезно.
Завидев на опушке знакомые машины, Штольц велел шофёру свернуть туда, решил проверить, что происходит. Судя по сцене, которую он здесь застал, его появление оказалось весьма своевременным. Узелки в руках молодых женщин красноречиво говорили сами за себя.
Генрих вылез из автомобиля, с удовлетворением взглянул на пойманных беглянок. Побледневшее лицо Веры показалось ему сейчас ещё более привлекательным. Эта женщина сама шла к нему в руки. Лучшей роли, чем роль спасителя, для установления тёплых отношений между ними невозможно было и придумать.
Он перевёл взгляд на тела застреленных девушек, поморщился. Петер Бруннер был, безусловно, исполнительным офицером, но зачастую понимал приказы слишком буквально.
— Вы несколько поторопились, Петер! — с раздражением сказал Штольц подошедшему к нему адъютанту.
— Я выполнял ваш приказ, герр обер-лейтенант!
В голосе Бруннера при этом прозвучала лёгкая обида.
Генрих вздохнул. В конце концов, солдафон есть солдафон, что с него взять, ничему другому Петер не обучен.
— Лучше это было сделать публично, в назидание остальным, — пояснил он адъютанту.
— Это не поздно сделать и сейчас, за примерами дело не станет.
Петер Бруннер небрежно махнул в сторону подруг.
— Этими женщинами я займусь сам, — спокойно произнёс Генрих. — Вы свободны, Петер. Уберите трупы и вернитесь в комендатуру, займитесь продовольствием.
