Дима закрыл ноутбук, положил его на угол стола и встал. Посмотрел на пленку. Он был почему-то уверен, что накрывал дверь полностью. Теперь же пленка сбилась к одному краю. Такое возможно, если открывать дверь. Он не открывал. Значит, либо кто-то вошел туда, либо… От второго «либо» ему стало не по себе. Сама мысль о том, что из подвала кто-то вышел, бросала в дрожь. Мурашки побежали по спине. Значит, там кто-то был, кто-то все время, пока Дима строил планы о перемещении рабочего кабинета туда, следил за ним.
«Да ну. Чушь! – успокоил себя Сысоев. – Я же откопал дверь не далее чем пару часов назад. И чтобы следить за мной, человеку нужно было как-то попасть туда».
Только вот человек ли это? Новый приступ паники нахлынул, будто его из ведра ледяной водой окатили. Мурашки уже вытоптали всю спину. Дима глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Ну почему надо всегда думать о плохом? Почему, например, не подумать о цветочнике, пришедшем тайком, чтобы украсить новый кабинет? А потому что тайком ничего хорошего не делается. Взять хотя бы его шлюху жену. Уж какую тайну она создала вокруг себя, а потом в одночасье вылила ее на Диму.
Нет, ну бывают тайны, связанные с юбилеями. Когда дарят подарки, которых юбиляр не ожидал. Причем зачастую виновник торжества неприятно удивлен, но продолжает себя вести, словно об этом и мечтал всю свою жизнь. В общем, Дима никогда ничего хорошего не ждал от сюрпризов. И этот не стал исключением.
Дима подхватил кочергу из-под стола, подошел к двери и дернул за ручку. Дверь не поддалась сразу. Не хватало еще, чтобы «цветочник» закрылся внутри. Дима дернул сильнее и, когда дверь с грохотом ударилась о пол, просунул в проем кочергу. Никакого сюрприза не было ни на лестнице, ни под ней, ни вообще в помещении. Дима еще раз осмотрел комнату три на три, заглянул под стол, потом под диван. Отодвинул от стены стеллаж. Вероятность прохода в другие измерения или хотя бы в магазин Семена «Карлеоне» все-таки была. Книги попадали с полок. И в этот самый момент, когда «Теория литературы» Томашевского ударилась о пол, дверь над головой закрылась.
* * *
Дима замер, будто не заперли его, а убили. Судя по всему, так оно и было. Его похоронили заживо. Он даже слышал скрежет лопаты о дверь. Единственный выход кто-то усердно засыпал землей. Хотел переехать? Ну, с переездом, что ли?
Сысоев сорвался с места. Наступил на «Психологию писателя» Грифцова (когда-то, в начале пути, он тоже «прошелся» по этой книге) и побежал по лестнице вверх. Дверь действительно была заперта. Причем намертво. Так не держат обычные замки. Дверь слилась в монолит с потолком. Дима уперся спиной в полотно и попытался выпрямиться. Нет, бесполезно. Вот сюрприз так сюрприз. Как знал, что из этого ничего хорошего не выйдет.
Дима сел на лестницу. Мозг отказывался воспринимать происходящее как смертельную угрозу. Шутка. Это вполне могло быть шуткой. Веры, Цветочника или отпрыска местного Крестного отца. Да кого угодно. Скучно стало, вот и решили посмеяться. Лишь бы эта шутка не зашла слишком далеко. Может, в этих краях самая веселая из них – это мертвый писатель-алкоголик.
– Эй! Пошутили, и хватит! – крикнул Дима, встал и начал колотить в дверь. – Откройте, вашу мать!
– Синяк, ты что-то сказал?
Дима оцепенел. В комнате был кто-то, кроме него. Сюрприз за сюрпризом. Сысоев крепче сжал кочергу и повернулся лицом к говорившему. Их было четверо. Он их хорошо помнил, особенно размер обуви. Паскуды, при первой их встрече метили исключительно в голову и исключительно ногами. Они подходили к лестнице, разминая руки и шею. Дима понял, что им все равно, что он сказал. Скажи он что-нибудь типа: лютики – ромашки, они все равно нашли бы повод для его избиения.
– Он что-то про маму сказал.
Вот он и повод. Дима не стал дожидаться, когда его скинут с лестницы и начнут методично убивать. Он ударил первый. Кочерга со свистом рассекла воздух и врезалась в голову самого ближнего с пельменями вместо ушей. Он завизжал и упал на колени, закрывая лицо руками. Дима с удовольствием заметил, что между пальцев «плаксивой девочки» сочилась кровь. Но еще большее удовольствие доставили лица подельников поверженного заводилы. Они туго соображали, что им делать дальше. Такой расклад им был в новинку. Дима подсказал им.
– Прячьтесь, суки! – закричал он и, замахнувшись кочергой, прыгнул на опешивших парней.
Он пролетел достаточно далеко, но вместо того, чтобы встать на ноги, упал. Упал, черт бы побрал этот вечер сюрпризов. Теперь первый же удар в голову ногой в кроссовке не даст ему подняться даже на колени. Дима интуитивно свернулся калачиком и закрыл руками голову. Но ничего не происходило. Может, они ждут, когда он откроется? Дима почему-то сомневался. Хороший удар ногой мог навредить даже через защиту.
Дима посмотрел сначала между рук, потом убрал их вовсе. Он лежал в сарае у кресла. Дверь в подвал была не только закрыта, но еще и скрывалась под черной пленкой. Что это значило, догадаться было нетрудно. Он уже привык к подобному волшебству. Дима каждое утро просыпался в неожиданных для себя местах. Нет, все верно. Он просыпался точно на том же месте, где и засыпал. Но он настолько втягивался в сон (он буквально жил им), что, проснувшись, не мог отличить явь от бреда. Теперь, судя по всему, он уснул в кресле и во сне вывалился, как малое дитя. Вывалился? Наверняка выпрыгнул, потому что все тело ныло.
Дима встал, отряхнулся и посмотрел на ноутбук. Он лежал закрытый на краю стола. Это значило только одно: Дима уснул после того, как закончил писать. Сколько он проспал, оставалось догадываться. Может, час, а может, минут десять. Он мысленно отмахнулся от сна и пошел к выходу. Обошел стороной клеенку, расстеленную на двери. Чертова дверь оказалась не так проста. Он шел спиной, не хотел выпускать из виду выход из подвала. Появление кого-нибудь оттуда сводилось к нулю, но все же Дима хотел встретить опасность лицом, если что.
Он вышел, облегченно вздохнул и посмотрел на пристройку. Дверь была приоткрыта, и ветер трепал штору, повешенную в проеме, чтобы скрыться от любопытных взглядов соседей. Вера была дома. Дима улыбнулся и пошел к крыльцу. Ему не терпелось сообщить ей, что они приглашены на юбилей «дона Карлеоне».
* * *
Вера согласилась сразу. Возможно, она не хочет верить в то, что дядька знал об ее изнасиловании и не помешал этому. А может, просто решила простить. Хотя такое прощать нельзя. Он очень ждал завтрашнего дня, чтобы выяснить для себя, так ли коварен местный Цапок, и по возможности наказать его. Его? Их! Наказание нужно всем, и тем, кто совершил преступление, и тем, кто стал жертвой, и тем, черт возьми, кто только что узнал о творящемся здесь беспределе.
Они сидели в ее комнате на застеленной кровати. Сысоев нервничал, будто впервые приглашал девушку в кафе.
– Только знаешь что? – Вера села Диме на колени и обняла. – Я боюсь, что не успею вернуться к четырем.
«Оп-ля! Откуда эта цифра? Этот ушлепок красномордый время мне не говорил, и, что вполне естественно, я не мог его сказать Вере».
