Её отец ушёл из семьи лет пять тому назад, и мать быстро превратилась в существо невзрачное, можно даже сказать, отталкивающее. Татьяна перестала приглашать в дом подруг. Она стыдилась внешнего вида своей матери, её поведения, однако повсюду расхваливала её, представляя женщиной необыкновенно интересной:
– Она такая у меня забавная, такая шалунья, ведёт себя прямо как семнадцатилетняя! Не поверите, я за ней угнаться не могу, такая у меня мамулька прыткая. Везде успевает побывать, со всеми знакомится, от мужчин отбоя нет.
Татьяна рисовала её такой, какой хотела видеть и какой старалась быть сама. Но об этом не знал никто. Об этом не знал даже Сергей Лисицын, тесной дружбой с которым Таня очень дорожила. Ему единственному она доверяла то, чем не делилась ни с кем. Именно Сергею она рассказала о своём брате года два назад.
– Олег у меня очень талантливый, – начала она грустно.
– Как-то ты слишком заупокойно говоришь, – заметил он.
– Так получается, Серёж. Я не могу об этом говорить бодро, просто не могу. Ты же мне друг, не так ли? Я могу быть с тобой совершенно откровенной?
– Можешь, Тото, можешь. Только я никогда не поверю, что ты позволишь себе быть совершенно откровенной. Не той ты породы, девочка. У тебя болезнь, которая называется «привиралка».
– Тем не менее, Серёж, про Олега я тебе честно скажу. Мне нужно с кем-нибудь поделиться. Видишь ли, он был музыкантом, талантливым музыкантом. Его, конечно, не все понимали, музыка не всем приходилась по вкусу, но не в этом дело. Я не о музыке и не о таланте хочу тебе сказать. Он попал в дурацкую историю, в гадкую историю.
– С бандитами связался?
– С наркотиками. Но не просто связался… Тут всё сложнее, Серёж, гораздо сложнее… Он был влюблён в одну женщину. Она значительно старше его, но очень хороша собой.
– Лучше тебя, Тото? – недоверчиво покачал головой Лисицын.
– Лучше. И не просто лучше, а до головокружения, до спазма в горле хороша.
– Если уж ты такое признаёшь, то она должна быть очень выразительна, – сказал Сергей.
– Я спокойно отношусь к женской красоте, – продолжила Таня, – но когда я видела Ларису, у меня начинало сосать под ложечкой, я чувствовала, что мне хочется стать лесбиянкой и лечь с этой женщиной в постель.
– Сильно! Хотел бы я познакомиться с этой Ларисой.
– Не советую, – Таня нахмурилась. – Я никому не посоветую встретиться с ней и тем более стать её любовником. Мой брат просто сошёл с ума на этой почве.
– Почему?
– Однажды она вдруг заявила, что больше не желает иметь с ним дела. Налюбились, мол, и хватит. Я могу её понять, у неё был муж, плохая или неплохая, но семья. Возможно, она решила вернуться к мужу после Олега. Это меня совершенно не интересует. Но дело в том, что Олег потерял после этого покой. Сначала у него всё вылилось в музыку, первые два месяца он сочинял такие песни, от которых рыдать хотелось. Затем музыка кончилась, он весь потух, начал пить. То и дело он звонил Ларисе, просил о встрече, унижался. Она отказывала ему, даже сказала, что найдёт способ разделаться с ним, если он не отстанет.
– Пожалуй, она имела на это право. Думаю, что тебе тоже не понравилось бы, если бы тебя одолевал бывший любовник! – Сергей замолчал, ожидая продолжения.
– Я тоже так думала. Я пробовала объяснить это Олегу, но он не желал слушать. Затем он куда-то пропал, я не слышала о нём почти полгода. Когда же он появился, я едва узнала его. Весь чёрный, круги под глазами, худой, зубы грязные, руки в синяках.
– Наркотики?
– Да, наркотики. Я отправила его лечиться, но я же не могла следить за ним, как нянька. У меня постоянные гастроли, иногда по три или четыре месяца. Деньги у меня были, контракты хорошие, да и мужики вокруг меня все готовы раскошелиться, едва я попрошу их. Одним словом, я была уверена в том, что Олег встанет на ноги и всё образуется. Так оно и получилось. Но ненадолго, как выяснилось позже. Когда я вернулась из очередной поездки, мой брат опять был невменяем, только на этот раз всё зашло гораздо дальше.
– То есть?
– Он признался мне, что опять разговаривал с Ларисой, даже видел её один раз, опять умолял её вернуться и всё такое. В конце концов, он объявил ей, что убьёт себя, если она не встретится с ним. Разумеется, она не испугалась, какое ей до него дело? Тогда Олег сказал, что убьёт кого-нибудь, чтоб заставить её прислушаться к нему.
– Надеюсь, он шутил.
– Если бы шутил, Серёж, я бы не была так подавлена. В том-то и дело, что он не шутил. Как-то он пришёл ко мне, глаза навыкате, губы трясутся, весь грязный. И всё бормотал, что убил кого-то. Мне просто дурно сделалось. Это ведь мой брат! Но выведать у него я не смогла ничего.
– Круто завернулось.
– Ужасно. Но разве он виноват? Разве он отвечает за свои поступки, когда уколется? – Таня взяла Лисицына за руку.
– Кто же виноват, если не он?
– Серёжа, я не знаю, что мне делать.
– Давно эта история стряслась?
– На днях.
– Где сейчас твой брат? – спросил Лисицын.
– Не знаю. Опять ушёл. Я понятия не имею, где его искать и что делать. Он позвонил мне вчера по телефону, язык еле ворочается, голос дурной. Позвонил и сказал, приняв меня почему-то за Ларису: «Я буду убивать каждый день до тех пор, пока ты не вернёшься ко мне». Ты представляешь это? Кошмар! Как быть? Он же стал убийцей! Скольких ещё он убьёт?
– Даже если никого больше, всё равно он уже преступник.
– Посоветуй мне что-нибудь, – взмолилась Таня. Сергей никогда не видел её в таком состоянии.
– Звони в милицию.
– Я не могу, Серёж, не могу. Ведь его посадят в тюрьму, если поймают. А там он погибнет.
– Я думаю, что он уже погиб. Он сидит на игле, он убивает людей без всякой причины…
– Причина есть. Это Лариса во всём виновата. Не будь она столь жестока, ничего бы не случилось! – воскликнула Татьяна.
– Так-таки Лариса во всём виновата…
– Конечно. Разве трудно было увидеться с ним, когда он просил об этом, поговорить с ним по-человечески. Я уверена, что всё образумилось бы…
– Ты наивна, Тото. Я понимаю, что ты желаешь помочь своему брату, но теперь уже надо помогать не ему, а другим людям, которые могут попасть под его безумную руку…
– Ты меня не понимаешь, Серёжа… А я готова убить эту женщину…
После этого разговора в отношения между Татьяной и Сергеем вкралась заметная прохладность. Таня будто стыдилась того, что позволила себе открыться человеку, на чьё понимание она так сильно рассчитывала, но ошиблась. Она заметно реже стала звонить Лисицыну и даже ни разу после этого разговора не пригласила ни на один свой спектакль. Они по-прежнему запросто беседовали на приёмах, в салонах, но никогда больше не бывали друг у друга в гостях.
