Полетела во все стороны выдираемая колесами трава.
Разлетались с глухим стуком китайские вазы и греческие амфоры. Раздавшийся
вскоре страшный грохот и скрежет сминаемой жести означали, должно быть, что
Мамай успешно припарковался.
Вильгельм только застонал и, отвернувшись, пошел к дому,
приглашая за собой Арея и Мефодия.
* * *
Едва они оказались в зале, к ним тотчас заспешили услужливые
лакеи – все во фраках с монограммой W на рукавах, с перламутровыми пуговицами.
Их подвижные лица были сама услужливость. Выстроившись в три шеренги по шесть
комиссионеров в каждой, лакеи держали подносы с прохладительными напитками либо
каменные чаши с лавой из Тартара для желающих погорячее.
– Ишь ты! Пыль в глаза пускаешь, а, Виля? – насмешливо
спросил Арей.
Вильгельм извинился и отошел: приехали еще гости. Мефодий
старался не затеряться в толпе, держась рядом с Ареем. Он ощущал множество
устремленных на него взглядов. Изредка взгляды сверлили его из ниоткуда: часть
стражей оставалась невидимой. Мефодий ощущал в завихрениях пространства вокруг
сотни различных эмоций, относившихся непосредственно к нему. Тут были и
симпатия, и надежда, и недоверие, и какое-то темное, недоброе ожидание.
Арей, уверенно продвигавшийся в толпе, кому-то кивал, с
кем-то сухо здоровался, а некоторых, как, например, китайского стража Чана,
долго стискивал в объятиях, звучно целуя. Маленький Чан, мелко смеясь,
вытягивал шею. Не менее теплых приветствий удостоился громадный, с
серовато-черной кожей новозеландский божок по прозвищу Сын Большого Крокодила,
с которым Арея, как сказала Улита, связывала старая дружба. Они будто бы бок о
бок рубились в прошлую войну со златокрылыми.
– Лигул еще не приехал? – спросил Арей у Сына Большого
Крокодила.
– Нет еще, – ответил тот.
Мефодий заметил, что Арей слегка нахмурился: право приезжать
последним оставлял за собой обычно самый почетный гость.
Они продолжали пробираться сквозь пеструю толпу
приглашенных. Внезапно откуда-то сверху загремел оркестр, и молодые стражи,
быстро сориентировавшись и подхватив подвернувшихся ведьмочек, закружились в
танце.
Улита шепотом поясняла Мефодию, кто есть кто. Некоторых он
узнавал сам. Например, самодовольного Буонапарте, облаченного в белые
облегающие панталоны и протянувшего Арею для милостивого рукопожатия два
надушенных пальца. Арей в ответ протянул ему один, чем слегка сбил с Буонапарте
спесь. В углу байронически мрачный, с кустистыми бровями и вислым носом сидел
Тамерлан – некогда гремевший на весь мир завоеватель, а теперь всеми позабытый
страж-пенсионер, которого изредка, чтобы он совсем не заржавел в бездействии,
приглашали на торжества.
Левее, в окружении постбальзаковского возраста ведьм,
прохаживался коренастый рыжебородый Барбаросса, воинственно вращавший белками.
Был здесь и страстный Бельвиазер, юноамериканский страж. Этот Бельвиазер осушал
уже, видно, не первый бокал. Схватив Улиту за рукав, он что-то стал жарко
нашептывать ей на ухо. Улита в ответ кокетливо била его веером и хохотала так
вызывающе, что на нее оглядывались.
– Что он тебе говорил? – спросил Мефодий ведьму, когда
Бельвиазер отошел.
– А шут его знает! Ахинею какую-то нес! – раздраженно
ответила та. Кажется, Улита была недовольна, что Бельвиазер не пригласил ее на
танец.
Впрочем, эту оплошность мгновенно исправил подскочивший к
ней здоровяк-шотландец в клетчатой юбке. Он поклонился Улите и через мгновение
уже кружил ее в танце.
Арей отошел к Аттиле, хмурому воинственному стражу, когда-то
окончательно развалившему гуннский отдел, и о чем-то негромко стал беседовать с
ним. Мефодий остался в одиночестве, ощущая себя неуютно. Вокруг с подносами
сновали шустрые комиссионеры.
Предлагая бокалы, они старались уловить, о чем беседуют
тузы, записать в тетрадку и бросить вырванную страничку в красного дерева ящик
«для доносов», прикованный цепью к одной из колонн. Ничего не поделаешь:
традиция. Дружба, как говорится, дружбой, а работа работой. Тузы посматривали
на это снисходительно, в целом поощряя рвение. Лишь пылкий Бельвиазер походя
вмял одному из наглых комиссионеров пластилиновый нос в голову. Другие
комиссионеры мигом поймали этот факт в свои тетрадки.
– Завтра эти записи попадут на стол Вильгельму, а
послезавтра – Лигулу, – шепнула Мефодию подошедшая Улита.
– А Бельвиазера накажут?
– Сомневаюсь. Его вспыльчивый «ндрав» всем известен, да к
тому же поднять руку на комиссионера – дело похвальное.
– Как же не поучить-то? Коли комиссионера не поучить – так
неучем и помрет! – примирительно пробасил оставивший Аттилу Арей.
Заметив, что ближайший официант-комиссионер торопится
занести его слова в блокнотик, он мощным тумаком смял ему затылок. Тузы
захохотали, глядя, как растерянный комиссионер, кудахча, точно курица,
выправляет голову.
Это послужило сигналом. Другие тузы тоже, не оставаясь в
стороне, начали лупцевать комиссионеров, нагуливая себе аппетит перед ужином.
Особенно старался Сын Большого Крокодила, да и маленький Чан не отставал и,
действуя основанием ладони, превращал физиономии комиссионеров в месиво.
Комиссионеры, увертываясь от кулаков, строчили в тетрадки, отмечая, кто кого и
сколько раз ударил и кто что при этом сказал. Знают свое дело комиссионеры.
Порой тузы сболтнут сгоряча что-нибудь лишнее, в том числе и про горбуна
Лигула, а после, опомнившись, что их слова записаны, лезут в дархи за эйдосами
– расплачиваться.
Улита снова улизнула куда-то. К Мефодию нагло, вразвалку
подошел один из побитых комиссионеров – в разорванном фраке, со смятым левым
глазом, остановился и стал смотреть ему в рот, ожидая, когда Мефодий что-нибудь
скажет. Кончик карандаша у него в руке подрагивал от нетерпения.
«И чего надо от меня этому типу?» – подумал Мефодий.
Зная по опыту, что разговаривать с комиссионерами опасно и
они истолкуют все по-своему, Мефодий все же рискнул и показал ему язык.
Комиссионер отнесся к этому с крайней серьезностью. Ненадолго задумавшись, он
стал что-то быстро строчить в блокнот. Буслаев заглянул ему через плечо и
прочитал:
«Донесение № 31 874 766 756 от сотворения мрака.
