* * *
— Ладно, пусть так, — прошептал Юдин, разглядывая из окна активное движение в Кропоткинском переулке. — Пусть вас там целая свора собралась. Только я тоже не лыком шит… Сегодня вы все на стрёме, а через пару дней я начну действовать… Вот тогда мы и свидимся, вот тогда мы и посмотрим, кто кого…
Юдин прошёл на кухню и достал их холодильника початую бутылку водки. Запрокинув голову, он сделал большой глоток, поморщился и поставил бутылку на стол возле тарелки с толсто нарезанным ломтями докторской колбасы.
Из висевшего на стене старенького радио доносился чей-то твёрдый голос, читавший торжественную речь:
— Пятьдесят восемь лет отделяют нас от величайшего события, не имеющего себе равных по воздействию на ход мировой истории. И сегодня, в этот торжественный час, перед мысленными взорами каждого из нас во всём величии предстаёт образ вождя революции, её вдохновителя и организатора Владимира Ильича Ленина, — голос сделал многозначительную паузу, в которую лавиной ворвались оглушительные аплодисменты. — Оживают в памяти незабвенные символы и картины Октября: Смольный, легендарная «Аврора», отряды вооружённых рабочих и матросов, штурм Зимнего дворца…
— Что б вы сдохли со своим штурмом, — проворчал Юдин. — Да неужто вы никогда не прекратите эти свои торжественные завывания? — он снова схватил бутылку, глотнул из неё, бросил в рот кусок колбасы и лениво побрёл в комнату.
Голос продолжал вещать из радио:
— В каждую годовщину Октября, поднявшись ещё на одну ступень, мы оглядываемся на пройденный путь, по достоинству оценивая всё, что дала трудящимся великая наша революция. Пятьдесят восьмой год рождения своего социалистического государства советские люди встречают с хорошим настроением, в обстановке огромного политического и трудового подъёма…
— Да заткнись ты — отозвался Юдин и хлопнул дверью в комнату. — Значит так, завтра у нас суббота, воскресенье я тоже пережду, а вот в понедельник пора действовать. Хватит тянуть резину…
МОСКВА. ЛУБЯНСКАЯ ПЛОЩАДЬ. ПОЛКОВНИК МАКАРОВ
Праздники минули, начались будни.
Несмотря на поздний час, Владлен Анатольевич Макаров всё ещё сидел за столом в своём кабинете и в который уже раз перечитывал лежавшую перед ним на столе бумагу. Это была справка, составленная его заместителем. Справка, которая повергла Макарова в глубочайшее уныние. Анализируя полученную информацию снова и снова, полковник мысленно вёл разговор с двумя своими сотрудниками — Владимиром Нагибиным и Николаем Жуковым.
«Ну вот, Владимир Семёнович, как я и подозревал, не из служебного усердия вы беспокоились о чрезмерной, как вам казалось, либеральности товарища Жукова. Вот видите, лежит передо мной отчёт о его работе. И о вашей работе тоже… Даже не знаю, чьи… проступки, назовём это так, озадачили меня сильнее… Оказывается, разрабатывая гражданина Серёгина, вы чрезмерно увлеклись его сестрой. Вы же не станете отрицать, что вступили с Валерией Германовной в интимную связь? Ну, хорошо, что не отказываетесь. Было бы глупо с вашей стороны… Не понимаю только, как вас угораздило, Владимир Семёнович. Валерия Германовна, конечно, женщина весьма привлекательна, было бы безумием оспаривать этот факт. Но ведь вы — профессионал, вас учили контролировать себя, товарищ Нагибин, а вы втюрились, как мальчишка, голову потеряли. И ведь вам-то, Владимир Семёнович, лучше других было известно, что к Анатолию Германовичу Серёгину уже начались подходы со стороны иностранных спецслужб. Могли быть такие же подходы и к его сестре. И всё-таки вы позволили себе такую… беспечность! Как же так, Владимир Семёнович? Как же так? А если бы через Валерию Германовну англичане предприняли шаги для вашей вербовки? Ну да, машете рукой, мол, вы держали ситуацию под контролем… А как же, в таком случае, могло случиться, что вы нарушили устав? Каким образом эта женщина оказалась на конспиративной квартире, Владимир Семёнович? Что же вы молчите? Да-с, интересное у нас кино получается, товарищ Нагибин… Вот вы утверждаете, что это лишь сердечная слабость и что ничего за ней нет преступного. Но почему же вы тогда своего друга подставили под топор? Это ведь уже самое настоящее предательство, товарищ Нагибин. Жуков знал о ваших похождениях, не так ли, Николай Константинович? И вы, товарищ Нагибин, решили подстраховаться… Однако ваша хитрость привела к обратному. В процессе проверки Жукова открылось, что он утаил от руководства имевшуюся у него информацию о вашей связи с гражданкой Валерией Германовной… Как же так, Николай Константинович? Вы же профессионал, офицер госбезопасности! Вам ли не знать, куда могут привезти такие утайки? Да любая спецслужба даст много за такую информацию, а вы… Не ожидал от вас, товарищ майор, никак не ожидал. Ну ладно Нагибин — у него влюблённость! Но вы-то куда смотрели? Фактически расшифрован конспиративный адрес! Не понимаю вас… Да не нужно мне ничего объяснять, Николай Константинович, не нужно! Дружба тут ни при чём! Оставьте это!.. Вы отдаёте себе отчёт в том, что оба нарушили закон? Я теперь вынужден передать эти материалы в следственный отдел КГБ… Грустно это всё, товарищи. Очень грустно! И трагично! Что касается лично вас, товарищ Нагибин, то я буду настаивать на возбуждении уголовного дела… Вот такие пироги с котятами…»
Полковник Макаров откинулся в кресле и посмотрел в ночное окно. Лубянская площадь была пустынна. Изредка проезжали автомобили. Жёлтые пятна фонарей отражались в мокром асфальте, а высоко над землёй, под плафонами фонарных столбов, где свет скапливался какими-то плотными пятнами, клубилась мокрая снежная пыль, мелкая и юркая, как мошкара. Посреди площади привычно возвышалась фигура Дзержинского.
«Когда долго смотришь на скульптуру, начинает возникать ощущение, что она наполнена жизнью, — подумал вдруг Макаров. — Как это странно… И как естественно…Если бы в скульптурах не было бы частицы жизни, то не имело бы смысла водружать их. Мёртвый камень никому не нужен. Но в памятниках есть нечто… Нечто особенное… И как ни странно, в хорошо сделанных памятниках, кому бы они ни посвящались, всегда чувствуется жизнь… Только вот чья это жизнь — автора или модели…Чёрт возьми, не моё это дело, не мои вопросы…»
Макаров встал из-за стола.
МОСКВА. АНТОН ЮДИН. ВЫСТРЕЛЫ
— Куда едем? — спросил водитель.
— По Комсомольскому до конца, — ответил Юдин.
— А там куда?
— Там скажу, — буркнул Юдин, ощупывая в кармане рукоятку пистолета.
Весь день сыпал мокрый снег, теперь же снег превратился в обычный дождь. Асфальт казался зеркальным, огни фар и фонарей плавали по дороге мокрыми разводами. Облака мокрой пыли, поднимавшиеся из-под колёс, вились позади машин мутными шлейфами. «Дворники» монотонно скрипели, очищая лобовое стекло от вязкой каши ноябрьской грязи.
Юдин был мрачный и нервный. Он решил во что бы то ни стало заполучить милицейскую машину, но в черте города это было сделать почти невозможно. Оставалось одно: выехать на Московскую окружную. Вечерами там было темно и безлюдно. Юдин уже дважды совершал поездку по окружной дороге, запоминая, где имели обыкновение стоять выездные пикеты ГАИ. Обстановка на окружной обнадёжила его. Сегодня он принял решение действовать.
