— Мы принадлежим к одному миру, — начат Грегуар, пригубив марсалу.
— Правда? — удивленно спросил дон Мельчиорре.
— Больше, чем вы можете себе представить. Как вы думаете, где я родился?
Патрон «Verdi» изучающе посмотрел на него и задумался. Дон Мельчиорре любил играть, но ненавидел проигрывать.
— Я скажу, что это очень трудно, потому что ваш интерес к Манцони ставит вас в ряды начитанных интеллектуалов, но ваша манера решительно изъясняться свидетельствует о том, что вы принадлежите к миру движения, быстрых решений, креативной энергии.
Грегуар засмеялся своим заливистым смехом, который так нравился женщинам и обезоруживал самых подозрительных мужчин.
— Я не жалею о том, что задал вам этот вопрос, — сказал он. — От вас я узнаю о себе больше, чем от своих близких!
— Я ошибаюсь?
— И да и нет. Мой отец — крестьянин, живет в провинции Крез. Он фермер. Вместе с моими братьями они модернизировали свое хозяйство и производят молоко по самым современным технологиям.
— Что это значит? — заинтересованно спросил дон Мельчиорре.
— Они управляют своим делом так, словно это современное развивающееся предприятие. Однако промышленники предлагают за молоко смехотворные цены.
— Тогда наша встреча не случайна, — вслух подумал дон Мельчиорре.
Грегуар понял, что действовать нужно жестко, и решил завоевать благосклонность итальянского магната, играя на его чувствах.
— Я расскажу вам о своей семье. А потом скажу, кто я.
— Хорошо, — согласился дон Мельчиорре, и его лицо приняло обычное приветливое выражение. Этот мальчик решительно очаровал его.
— Отлично, — начал Грегуар. — Поскольку вы знаете и любите Францию, я попытаюсь рассказать вам о крестьянах, так как уверен, что эта тема вам незнакома. Я знаю, что в Италии склонны считать французскую агрокультуру сплошным бахвальством. Модернизация, машины и удобрения — вопреки американцам, которые хотели держать нас в пожизненной зависимости от их семян, мы стали могущественным экспортером.
— Но ваша ударная агропромышленная сила огромна! — воскликнул дон Мельчиорре. — Вы наделали хлопот американцам на русских, египетских, да и на всех остальных рынках!
— Да, но я хочу рассказать вам о реальной ситуации в деревне. После войны Франция насчитывала десять миллионов хозяйств. Знаете, сколько их осталось сегодня?
Патрон группы «Verdi» ненадолго задумался.
— Думаю, два или три миллиона.
— Менее трехсот тысяч, — ответил Грегуар, пристально глядя на своего собеседника, словно пытаясь измерить удивление в его глазах. — Во всех регионах, кроме равнины Бос, образовалась настоящая пустыня. Свиноводством занимаются только в Бретани, овощеводством — в Иль-де-Франс, выращиванием маиса — на юго-западе, разведением фруктовых садов — на юго-востоке. Вот так традиционное хозяйство приходит в упадок. Мелкие фермеры, любящие землю, привыкшие ездить в воскресные дни на ярмарки, напрямую продавая свой товар потребителю, — все это ушло. Старая добрая Франция со своей традицией вкусно поесть сейчас подверглась нашествию стандартной и безвкусной пищи. Разведение коров и кур осталось в прошлом. Сейчас все делают быстро и с минимальными затратами.
— Вы хотите сказать, что культ приема пищи во Франции исчезает? — спросил дон Мельчиорре с возрастающим возмущением.
— Найти дорогие и престижные рестораны, в которых вам предложат отлично приготовленные сытные и ароматные блюда, вы, конечно, сможете. Но те, кто отвечает за распределение звезд отелям и ресторанам, сталкиваются с тотальным снижением качества. Об этом никто не говорит, поэтому люди живут иллюзиями. Сегодня три звезды — это далеко не то же самое, что двадцать или тридцать лет назад.
Дон Мельчиорре слушал Грегуара очень заинтересованно. А когда тот прерывал свою речь, чтобы отправить в рот восхитительные ароматные ракушки с базиликом и пармезаном, буквально заваливал его вопросами.
— Вы хотели рассказать мне о своей семье, — подсказал итальянец.
Грегуар выпил большой бокал красного вина и почувствовал, как по всему телу разлилось приятное тепло.
— О семье… — задумчиво повторил молодой финансист, наблюдая за изящной официанткой, направляющейся к соседнему столику. — Знаете, — произнес он, — когда я был ребенком, каждый вечер после доения коров все жители деревни приходили к нам и выстраивались в длинную очередь. У каждого в руках был маленький серый бидончик. Мы с братьями наливали каждому по одному или два литра еще теплого молока, а отец в это время менял коровам сено. Это был ежедневный ритуал — такой же неизменный, как перезвон церковных колоколов, изгоняющий злых духов. Я не скажу, что мы были слишком религиозны, но звук льющегося в ведро молока и колокольный звон придавали нашим действиям что-то священное.
Дон Мельчиорре, чья религиозность была далеко не просто словами, молча склонил голову.
— Тогда мы чувствовали себя семьей, — продолжил Грегуар. — Летом была жатва, все собирались вместе, чтобы закончить сбор урожая до наступления сезона дождей. Одалживали друг другу машины и быков для пахоты. Когда речь шла о спасении урожая, все забывали о соперничестве. Если фермер болел, ему помогали всей деревней, а потом вместе праздновали сбор урожая.
— То, что вы рассказываете, напоминает мне Италию, — заметил дон Мельчиорре.
— Возможно, но, к сожалению, для Франции это больше не характерно. Наши аграрные профсоюзы говорят только от имени крупных агропромышленников. Меньшинство будет раздавлено. Вы, конечно же, слышали о Национальной федерации профсоюзов сельских предпринимателей?
— Конечно, — подтвердил патрон группы «Verdi».
— Долгое время она была единственной партией в странах народной демократии и бывшем Советском Союзе. Если бы зерно и тысячи литров молока не производились бесконечно, то не было бы никакого шанса остаться на плаву. Субсидии уходили у нас из-под носа, поэтому многие предприятия погибли. Таким образом, всего за полстолетия исчез миллион ферм. Именно поэтому моим родным пришлось заняться модернизацией. Им необходимо было любой ценой сохранить место на рынке.
— Но у вас же есть Жозе Бове, который вас защищает! — бросил дон Мельчиорре. — Ваша знаменитая «культурная исключительность»; о ней же кругом говорят. Я видел этого Бове, разрезающего гигантский рокфор на одной из демонстраций в США против «McDonald’s», кока-колы и прочего фастфуда.
Грегуар усмехнулся. Как и все крестьяне, он считал Жозе Бове воплощением недостатков современного общества. Можно было утверждать, что Бове действовал только ради своих личных интересов и заботился больше о собственном имидже, чем о защите крестьянских прав. Для Грегуара Бове являлся символом общества коммуникаций, который с большим энтузиазмом прыгал перед телевизионными камерами, чем работал.
— Мы исконно аграрная страна, — объяснил Грегуар, взвешивая каждое слово. — Своей самобытностью мы обязаны земле. Еда и роскошь — вот две наши национальные особенности. Но после быстрой модернизации исчезло все многообразие продуктов, обеспечивающих наше динамичное развитие и создающих наше богатство. Брюссель субсидировал производство зерна и молока, вот все и бросились в этот сектор, оставив продукты, не менее достойные, но менее рентабельные, потому что финансы на них не выделялись. Знаете ли вы, что Франция импортирует помидоры, горчицу, некоторые сорта курятины и баранины, которых у нас больше нет из-за того, что для их производителей не были созданы достойные условия? В результате узкоспециализированные хозяйства начинают постепенно исчезать. Основное внимание теперь уделяется концентрированию продуктов, тоннам зерна, гектолитрам молока и модифицированным культурам. Нашим крестьянам пришлось действовать как чиновникам, не сажая ни зернышка в землю, если это не будет спонсироваться Брюсселем. Тут кичатся либерализмом, но наша политика в области сельского хозяйства такая же, как в бывшем Советском Союзе.
