На случай, если бы Сеттиньяз возгордился своим исключительным положением и надо было бы вернуть его на грешную землю, существовал очень хитроумный ход: Джордж Таррас высказал предположение, что, вполне возможно, где-то еще, например, в Нью-Йорке, существует другой Сеттиньяз, также много мнящий о себе и также в полной тайне решающий головоломку, которая, конечно, отличается от головоломки Дэвида, но тем не менее столь же чудовищно сложна…
Сеттиньяз взглянул на Сантану:
— Моя задача — все регистрировать, и только, я что-то вроде писаря.
Мексиканец сверлил его своими черными, чуть раскосыми, очень жесткими глазами. Но вот он, кажется, расслабился. Спросил, успел ли Сеттиньяз изучить досье, которые он передал ему через своих помощников. Сеттиньяз сказал «да».
— Это грандиозный план, — чуть ли не с сожалением продолжал Сантана. — Только в Далласе операции рассчитаны на сто миллионов долларов и больше.
— Действительно грандиозно, — согласился Сеттиньяз, изо всех сил стараясь показать, что его это поразило.
А сам думал: «В данную минуту я, кажется, разыгрываю из себя Реба. А ведь у меня напрочь отсутствует чувство юмора!»
— И это еще не все, — снова заговорил Сантана. — Столько же, а может быть, и больше принесут нефтяные сделки в Маракайбо и в Карибском бассейне. Сто пятьдесят дополнительных миллионов — более или менее реальная цифра.
— Невероятный размах, — сказал Сеттиньяз, который, быстро сделав подсчет, одновременно рассуждал про себя так: «В общей сложности это должно составить три-четыре процента состояния Реба. По крайней мере того состояния, о котором мне известно. На том уровне, которого мы достигли, цифры теряют значение».
— Еще одно, — продолжал Сантана, — завод по опреснению морской воды…
Этот проект был известен Сеттиньязу с самого рождения — не его самого, конечно, а завода. Сведения о нем появились в досье в 1956 году, сразу после начала Второго наступления. Одна панамская компания, разумеется, принадлежавшая Климроду, в три приема арендовала у мексиканского правительства примерно сто тысяч гектаров пустынных, а потому и необитаемых земель. Вторая, тоже акционерная, компания построила установку, позволяющую получать одновременно и питьевую воду, и соль; вторую компанию возглавлял некий Элиас Байниш, позднее Сеттиньяз узнал, что это был двоюродный брат Яэля, эмигрировавший в США. Третья компания, основная база которой находилась на английском острове Джерси, построила дешевые дома. Четвертая занялась продажей земельных участков под руководством одного доверенного мексиканца — его рекомендовал Франсиско Сантана; затем эти участки были перепроданы земледельцам или мексиканским компаниям. Пятая, на сей раз французская, компания — одним из ее крупных акционеров был Поль Субиз — построила порт, который мог принимать суда водоизмещением до ста пятидесяти тысяч тонн.
… И, наконец, шестая компания, владельцем которой по доверенности оказался Франсиско Сантана, занималась продажей соли, объем производства которой достиг пятнадцати миллионов тонн в год.
— Есть новости, — сказал Сантана, — и я предпочел приехать сам, чтобы поговорить с вами, а главное — познакомиться. Новости касаются заводов, опресняющих воду: мы подписали договора о строительстве других таких заводов на Аравийском полуострове на очень выгодных условиях. Ливанский банкир из Бейрута по имени Шахадзе помогал нам во время всех встреч с эмирами, и я посоветовал Ребу как-то вознаградить его. Но не это привело меня сюда. В настоящее время мы ведем переговоры о выкупе нашего завода в Мексике. Согласие практически достигнуто, цена — шестьдесят миллионов долларов, а это очень хорошо. Проблема в другом. Несколько лет назад мы, налаживая производство соли, заключили договора с одним химическим концерном в Японии. Недавно мы их возобновили, но их адвокат, некий Хань, упрям, как черт. Этот гонконгский китаец кого угодно сведет с ума. Но бог с ним. Я хотел бы обсудить историю с судами. Она меня немного раздражает. Эксклюзивное право на перевозку соли было передано одной либерийской компании на условиях, которые в данном случае меня не удовлетворяют.
— Какое это имеет значение, — заметил Сеттиньяз, — сиги все будет перепродано немецким компаниям?
— Вот уже три года, самое малое, эта либерийская судоходная компания наживает огромные барыши за нашей спиной.
— Вы говорили об этом с Ребом?
— Много раз. Он признал, что совершил ошибку, когда заключал первые контракты. Но после моих настойчивых уговоров разрешил снова вступить в борьбу. Хотя сам готов был отнести это дело в разряд прибылей и убытков. И тут я столкнулся с адвокатами либерийской компании, нъю-йоркскими греками, братьями Петридис. Это стена. Вы их знаете?
— Только по фамилии, — ответил Сеттиньяз. — У них прекрасная репутация.
А сам думал: «Приближенные Короля теперь воюют друг с другом! Представляю себе, каким невозмутимым, наверное, стало лицо Реба, когда Сантана пришел и объявил ему, что собирается вцепиться в горло Нику и Тони. Что за безумная история!»
— Сеттиньяз, — обратился к нему мексиканец, — бывают дни, когда я с трудом понимаю Реба. Чаще всего он кажется мне гениальным, поистине гениальным, и я знаю, что говорю. Но иногда он совсем исчезает. И я даже не знаю, где искать его, если он мне понадобится…
— Такое уже случалось? Я хочу сказать: случалось ли так, что вам он был нужен, а найти его вам не удавалось?
— До сего дня ни разу. Но это же может произойти. И я говорю не только о его физическом отсутствии. Иногда он работает спустя рукава, как, например, в этой истории с морскими перевозками. Можно подумать, что деньги его не интересуют. Я не жалуюсь, наоборот. Но мне хотелось бы обсудить это с кем-нибудь. Сеттиньяз, а нет ли чего-то такого, что я должен был бы знать, но не знаю? Не верю, не могу поверить, что Реб совершил ошибку. Вы будете смеяться, но я считаю его почти непогрешимым. Можете вы ответить на мой вопрос?
— Вы знаете все необходимое.
Сеттиньяз улыбнулся. За секунду до этого он чуть не расхохотался как безумный, представив себе всех Приближенных Короля, которых только что назвал Сантана: Ханя, Шахадзе, Субиза, Этель Кот (компания Джерси), Петридисов, самого Сантану и даже Элиаса Байниша (хотя последний был не Приближенным Короля, а просто, доверенным лицом, которому Реб передал компанию), и как они борются, торгуются друг с другом, не будучи знакомы, и, разумеется, все поголовно проявляют «упрямство и настойчивость». А за всеми ними наблюдает хитрый глаз самого Реба, который держится в тени, «точно так же, как и я».
Но растерянность, которую вдруг обнаружил перед ним мексиканец, столь блестящий человек, очень напоминала ему его собственное отношение к Ребу, чтобы он мог над ним смеяться.
— Франсиско, Реб производит на меня такое же впечатление. Несомненно, он человек необыкновенный.
С этого момента началась их дружба. У Франсиско Сантаны была другая и, по сути, главная причина для встречи с Сеттиньязом. По приказу Реба он вот уже год работал вместе с Джорджем Таррасом над решением особой задачи: того, что принято называть «налоговым раем». С самого начала, то есть с тех пор, как возникло умопомрачительное состояние Климрода, именно Джордж Таррас с помощью целой команды специалистов в области международного налогового права лично на себя возложил задачу создания тайных фондов организации (которая по форме напоминала множество пирамид, поставленных рядом, по одной на каждого Приближенного Короля; они были разного размера в зависимости от сферы деятельности и ничем, помимо самого Реба да того, что знал о них Дэвид Сеттиньяз, не были связаны между собой).
