— Это танкеры, у которых с обоих бортов подпорки.
— Это судно водоизмещением в шестнадцать тысяч тонн, такие же во время войны использовались военно-морским флотом Соединенных Штатов. Перестаньте меня хлестать, пожалуйста. Мы сейчас пойдем поваляться в снегу.
— Н-е-е-е-т! — заорал охваченный ужасом Диего.
Но делать было нечего: появились два огромных финна, подхватили Диего на руки и молниеносно, остервенело выбросили из бани в ледяной снег.
— Завтра в Москве, — усмехнулся Таррас, который уже сидел на снегу голым задом, — вы, мой дорогой, не почувствуете никакой разницы в климате.
— 16 ноября 1917 года, — сказал Харлан, — на Загородном проспекте около семи часов вечера я наблюдал шествие двух тысяч красногвардейцев, распевавших «Марсельезу». Их кроваво-красные знамена реяли на черном ветру в ледяной ночи.
— Прекрасно, — сказал Реб Климрод.
Харлан посмотрел на него пристально, суровым взглядом:
— Вы читали книгу Рида «Десять дней, которые потрясли мир»?
— Нет, — ответил Реб.
Харлан негодующе затряс головой:
— Если бы вы ответили мне «да», клянусь, я бросил бы вас здесь вместе с вашей идиотской затеей.
— Я благополучно этого избежал, — с полнейшим благодушием сказал Реб.
— Джон Рид был просто дилетантом, хвастуном. И к тому же американцем! Что он мог понять? И подумать, они похоронили его в Кремлевской стене! А все потому, что этот идиот подхватил тиф! Заболей он свинкой, умер бы в собственной постели в Ферпос Фэлпз Миннесота, благословляя свои акции «Дженерл моторс». По сравнению с тем, что сделал я!
Федоров, шедший в нескольких шагах сзади, улыбался в пустоту. Он не сводил своего холодного взгляда с Климрода и Диего Хааса, словно опасаясь, как бы они внезапно не растворились в воздухе. А чуть в отдалении за ними следовали трое мужчин, напустив притворно равнодушный вид, сразу выдающий полицейских, которые ведут слежку. Группа шла по улице Горького в Москве. Два часа назад «Ильюшин», скопированный с американского Д.С.4, прибывший из Хельсинки, приземлился на московской земле. Стоял колючий, но приятный морозец, лежал снег, в голубом небе сверкали пестрые купола Василия Блаженного. Благообразная очередь тянулась к мавзолею Ленина. Харлан шагал размашисто, таща за собой всю группу, и на ходу рассказывал:
— Я познакомился с Иосифом
[43]
, когда он еще возглавлял комиссариат по делам национальностей в Петрограде. До этого был соредактором «Правды» вместе со Львом Каменевым. Вы знали Льва?
— Совсем не знал, — ответил Реб.
Медленно подъехали две черные «Победы». Харлан продолжал сыпать воспоминаниями. Обе машины остановились у тротуара, из них вышли шоферы и распахнули дверцы. И сразу же к ним подошли люди из КГБ, Комитета государственной безопасности. «О, Мамита, — подумал Диего, — если бы ты видела своего сына среди красных!» Харлан с Федоровым сели в головную машину, Диего с Климродом расположились во второй. Окна были прикрыты занавесками. Диего прошептал по-испански: «Выберемся ли мы из этой страны, Реб?» Он хотел еще что-то сказать, когда встретился взглядом с сидевшим в машине полицейским. «Говори по-английски», — сказал Реб.
Ехали минут пятнадцать — двадцать, очень медленно. Первая остановка и первая проверка были в воротах. Потом проехали всего несколько десятков метров. На этот раз появился Федоров, приглашая их выйти из машины на не быстром, но правильном английском. Подняв голову, Диего увидел, что они оказались в просторном внутреннем дворе огромного здания: от всего вокруг веяло холодом, и почти повсюду стояли часовые в штатском, Снова проверка, на сей раз в фойе, откуда вела широкая лестница. Тут начался разговор, которого Диего понять не мог: его начали по-русски Федоров и Харлан, а продолжился он по-польски с участием Реба.
Реб сказал:
— Диего, нам разрешили подняться к министру. Оставайся здесь и жди.
— Не задерживайся.
Дрожа от страха, Диего смотрел, как Реб, Харлан и Федоров ушли в сопровождении мужчины. Они вступили на лестницу и пропали из виду, Диего наконец сел на стул, который ему предложили, и единственный раз, когда он захотел встать немного размяться, ему ясно дали понять, что лучше оставаться на своем месте.
Наверное, через час наверху возникла какая-то суматоха, все с явной нервозностью забегали. На верхней площадке появился полный мужчина в очках и сошел вниз. Не успел он поравняться с Хаасом, как между аргентинцем и неизвестным встали трое. Мужчина прошел, бросив быстрый взгляд в его сторону, и вышел в окружении оцепеневших людей. Он сел в большую машину и уехал.
Прошло еще два часа, и Диего уже представлял себя в Сибири с ядрами на ногах или с выжженными каленым железом глазами, как у Михаила Строгова. Больше всего его беспокоил поддельный паспорт Реба, который он сам ему изготовил.
…Но наконец-то появились Реб, Харлан и Федоров. Лицо Реба выражало невозмутимое спокойствие. Он сразу же велел Диего:
— Ничего не говори, молчи.
На улице стемнело, и зажглись очень редкие огни Москвы. Настал момент, когда Диего оказался с Ребом наедине в одном из номеров гостиницы «Метрополь». Диего хотел было заговорить…
— Не время, — сказал Реб. — Молчи.
Они провели вечер с Харланом и Федоровым; оба пили не закусывая, и казалось, что ничуть не пьянеют. Поужинали на улице Горького, в ресторане «Арагви». Потом вернулись в «Метрополь».
— Расскажи мне о твоем дяде Освальдо и о его поместьях в Аргентине, — попросил Реб.
Это означало: и помалкивай обо всем другом.
На следующий день продолжалась все та же комедия: машины с опущенными занавесками, эскорт, бесконечные ожидания Диего Хааса по утрам и после полудня, тогда как Реб Климрод и Харлан, неотлучно сопровождаемые Федоровым, казалось, обошли одно за другим все московские министерства…
Завтра наступило 31 декабря. Вечером они сели в самолет, вылетающий в Хельсинки. И лишь в финской столице, шагая в недосягаемости от нескромных ушей по просторной площади Раутатиори, запруженной трамваями, Реб Климрод с улыбкой сказал:
— Ты ничего не понял?
— Чему здесь удивляться? — с горечью спросил Диего. — Я обижен, Реб. Разве мы не были у Ивановых? Или мне приснился кошмар, а?
— Мы к ним ездили.
— Кто этот тип в очках, с такими страшными глазами?
— Лаврентий Берия.
— Madre de Dios
[44]
, — вскричал Диего. — Сам Берия?
— Да.
— И ты с ним разговаривал?
