— А кто, по вашему мнению, это нарисовал?
Высокий молодой человек пожал плечами:
— Фамилия художника вроде бы Кандинжки. Но картина стоит довольно дорого, я в этом уверен. Не меньше тысячи долларов.
Он говорил на вполне правильном, хотя несколько спотыкающемся испанском.
— Вы француз?
— Бельгиец, — ответил молодой человек.
Алмейрас взял маленький холст и поставил его на пороге входной двери, под бледный дневной свет. Эта аргентинская зима была печальна. Он разглядывал картину. Художник очень часто в фамилии Кандинский писал "s" на манер "j". Алмейрас улыбнулся хорошенькой молодой женщине, которая в этот момент проходила мимо его галереи на калье Флорида в Буэнос-Айресе. Он обернулся и сказал:
— Это Кандинский, русский художник, который недавно умер в Париже. И вы правы, этот холст дорого стоит. Во всяком случае, больше тысячи долларов. Вы действительно хотите его продать?
— Мне нужны деньги. Но я его не украл.
Он показал документы, которые, впрочем, мало что значили, где констатировалось, что картина была законно приобретена в Мадриде годом ранее у некоего Маурера и не менее законным образом доставлена да Мадрида в Буэнос-Айрес. Алмейрас заметил:
— Вы упоминали и другие картины…
— Целых четыре, — сказал молодой человек. Он вытащил из кармана крохотную записную книжечку, раскрыл ее на нужной странице и протянул Алмейрасу, который прочел: «З июля 1946 г., Мадрид. У Гюнтера Маурера из Берлина куплено пять картин. Клее. Ф. Марк. Кондинж-ки, Ф. Марк. А. Макке. Заплачено 1200 американских долларов».
— Вы действительно заплатили тысячу двести долларов за пять этих холстов?
— Он просил за них пять тысяч, но спешил продать.
Алмейрас закрыл глаза. «Тысяча двести долларов за холст Клее, два холста Марка, холст Кандинского, работу Аугуста Макке! Эти европейцы и впрямь с ума посходили!»
— И вы намерены все их продать?
— Я не решил, — ответил молодой человек. — Может быть, позднее…
— Или в том случае, если вам сделают выгодное предложение.
Худое, довольно выразительное лицо молодого человека, его светлые глаза заметно смягчались при улыбке.
— Вот именно.
Они условились, что Алмейрас на несколько дней оставит у себя холст Кандинского. Алмейрас очень хотел бы посмотреть четыре других полотна, хотя бы ради собственного удовольствия, но молодой человек сказал, что с собой у него их нет, что они даже не в Буэнос-Айресе, вообще не в Аргентине. Он их оставил на хранение у своего брата в Боготе. Да, у него в Боготе семья — отец, мать и три сестры. И совсем скоро он к ним едет.
— Вы говорите по-немецки? — спросил Алмейрас. Лишь несколько обиходных слов, ответил он. «Jawhol», «Коmmen Sie mit mir»
[25]
и так далее. Он очень мило рассмеялся.
— «Der Blaue Reiter», — сказал Альмейрас. — «Синий всадник». Так называлась группа художников перед Великой войной 1914 года. Кандинский, Марк, Макке и Клее все входили в нее. Любитель был бы наверняка заинтересован в покупке ваших пяти холстов сразу. Это уже почти своего рода собрание, вы понимаете?
— Понимаю, — сказал молодой человек.
— … Особенно для аргентинцев немецкого происхождения. У нас в Аргентине много немцев, особенно с недавних пор, — Алмейрас усмехнулся, — Франц Марк и Аугуст Макке, оба они погибли во время войны 1914 — 1918 годов. Их холсты очень ценятся коллекционерами. Они погибли, не успев создать много работ. А для людей немецкого происхождения покупать эти полотна все равно, что — как бы сказать? — все равно, что совершать какое-нибудь патриотическое дело…
— Я понимаю, — с улыбкой повторил молодой человек. — Согласен продать все пять холстов, если будет выгодное предложение. И спасибо за вашу честность. Я этого не забуду.
Нет, он не может сообщить свой адрес в Буэнос-Айресе, но он еще раз зайдет в галерею. Меня зовут Анри Хаардт, сказал он в ответ на вопрос, который на прощанье задал ему Алмейрас.
Семнадцатый день наблюдения стал днем, когда объявился Эрих Штейр.
Диего Хаас был аргентинец, он родился в Аргентине от отца, происходившего из Каринтии, и матери, урожденной (об этом она никогда не забывала напоминать) де Кар-вахаль и прочая, прочая, прочая. Маленький рост этого молодого толсекого блондина был обратно пропорционален его цинизму, который достигал абсолютных высот, а веселая наглость нрава граничила с чистым безумием. Владея немецким и английским языками — кроме, естественно, испанского, — он продолжал изучать право, не в силах окончательно с ним совладать, и недавно был взят в секретари богатейшим немецким иммигрантом по имени Эрих Штейр. На дворе стоял сентябрь, и минувшие пять месяцев службы окончательно раскрыли перед Диего сущность его патрона: Штейр Эрих Иоахим был очень богатым, очень умным, очень образованным, очень элегантным и утонченным, но при этом оставался самым мерзким (это же очевидно, Диего!) из негодяев, по части подлости наверняка идя в группе лидеров. Диего с изысканной вежливостыо адресовал Штейру улыбку:
— Сеньор, я никогда не слышал об этом Кандинском. Но я готов считать его восхитительным.
Он равнодушным взглядом посмотрел на картину и воскликнул:
— Восхитительно!
После чего вышел из галереи на улицу, чтобы поглазеть на сеньорит. Совсем рядом стояла машина Штейра с шо — фером Штейра и телохранителем Штейра. Штейр не жил в Буэнос-Айресе. Сразу по приезде в Аргентину он приобрел — кстати, с помощью Диего — роскошное estancia
[26]
в окрестностях Кордовы; не прошло и недели после покупки, как было доставлено бесчисленное множество ящиков, содержащих сказочные сокровища. Даже Диего Хаас который гордился своим бескультурьем, пришел в восторг, увидев столько диковин. Одновременно Штейр закладывал основы своего будущего в Аргентине, вернее, в Латинской Америке: он станет консультантом по капиталовложениям своих несчастных соотечественников, которых изгнало с родины мировое еврейство. «Яволь», — ответил невозмутимый Диего, которого мало трогала эта экзальтация: он считал ее наигранной (Штейр был слишком умен, чтобы принимать всерьез подобный вздор; для Диего Штейр был сволочь, и ничего больше, аминь!). Поэтому они действительно объездили всю Аргентину и соседние страны, вплоть до Венесуэлы, Чили и даже Колумбии, побывав в Боготе.
5 ноября 1947 года Алмейрас сообщил Штейру, что владелец пяти полотен, которые последний хотел приобрести, наконец-то ответил согласием.
Штейр вместе с Диего Хаасом выехал в Колумбию якобы для деловых встреч, рассчитывая сразу убить двух зайцев.
В Боготу они прибыли б ноября 1947 года.
