– Ладно вам прикидываться, – посерьезнела Вероника. – Еще
хорошо, что на меня нарвались, мама вас матом послать могла. Правда, когда она
была жива, люди к нам косяком тянулись. Бабушка, святая душа, всем помогала и
денег не брала!
– Меня зовут Даша Васильева.
– Ага! Пришли заказать много вещей для дочери, – скривилась
Скавронская. – Давайте начистоту.
– Но почему вы мне не верите?
Вероника разгладила рукой причудливо вышитую скатерть.
– Живи ваша бабушка на самом деле в Киряевке, она бы никогда
не величала Софью «травницей», «знахаркой» и не хвалила бы ее. Скавронскую в
деревне ненавидели, плевали ей вслед, хотя, когда припекало, мчались в лес и в
ноги ведьме падали. По ночам к ней в избу шастали, просили лекарств, получали
пузырьки, плакали, благодарили, а утром, если ее на дороге встречали, легко
могли камень швырнуть. Вот так!
Собеседница отвела в сторону прядь тяжелых длинных волос, и
я увидела на ее лице, чуть пониже виска, небольшой шрам.
– Антонина Полкина постаралась, – пояснила хозяйка, заметив
мой взгляд – очень богомольная женщина, главная деревенская сплетница. Ее
всегда звали молитвы читать, она их наизусть, думаю, несколько тысяч знает. Все
с божьим именем делает. И кирпичом в меня, совсем малышку, перекрестясь,
кинула. Хорошо, не точно в висок попала. Ух и рассвирепела тогда бабушка!
Схватила меня в охапку, я кричу, кровь льется, а Полкина, видно, испугалась.
Дело-то не шуточное – напала на ребенка на глазах у людей, за такое и срок
навесить могут… Решила Антонина дело случайностью представить. Подошла к нам и
причитает: «Господи, прости, Соня! Я же не нарочно! Не поняла, что это Ника у
моего забора копошится, сослепу за лису ее приняла, у меня рыжая плутовка кур
душит. Скорей веди внучку в избу, сейчас йодом царапину зальем». Ну просто
смешно! Разве лиса днем в село рискнет пробраться? И на царапинку рана не
походила, мне хирург требовался…
Бабушка, не сказав ни слова, подняла Веронику и ушла в свой
дом. Но в деревне без устали обсуждали происшествие, и, несмотря на ненависть к
Скавронской, общественное мнение осудило Антонину. Одно дело плевать вслед
ведьме, другое – напасть на невинного ребенка. А поскольку работой Полкиной
было чтение молитв в домах по разным поводам, она испугалась. Антонина
изображала из себя знатока народных обрядов, ее звали на свадьбы, похороны, дни
рождения… Хоть советские люди и считались поголовно атеистами, колхозники в
глубине души оставались верующими, венчаться в церкви или заказывать
заупокойную службу народ боялся, а пригласить Полкину было не опасно – она же
не священник. И, в отличие от Софьи Скавронской, раздававшей свои травы
бесплатно, Полкина брала за услуги хорошие деньги. Короче, опасаясь остаться
без клиентуры, баба вечером принеслась к Скавронской, притащила Веронике
дорогие шоколадные конфеты и заскулила:
– Люди злые, божьи заповеди забыли, обо всех по себе судят.
Болтают, что я Вероничку убить хотела. Сонечка, неужели ты веришь в эту чепуху?
Ну разве же я на грех способна? С богом живу, с молитвой на устах! Случайно это
вышло, я кур спасала. Глаза ослабели, вот я и обозналась, Вероника ведь
рыженькая, чисто лисичка. Не поднимай шума, прошу! Девочка, слава создателю,
жива. Ну как мне без кур? Бедность горькая, в магазине мяса не купить…
Софья выслушала сетования лицедейки и спокойно ответила:
– К властям я не пойду. Да идти и не собиралась. Какой от
них толк? Я от плохого зрения черника помогает, могу тебе сбор дать.
– Значит, мы подруги? – заликовала Антонина.
– Нет, – твердо ответила Скавронская, – дружбы с тобой
заводить не стану. Но совет дам.
– Какой? – насторожилась Полкина.
– Кур больше не покупай, – буднично заметила знахарка, – они
на твоем дворе жить не станут.
Антонина ушла, принесенные ею конфеты Софья отдала собакам.
Да не своим – скормила сладости своре бродячих псов, шатавшихся за околицей. А
у Полкиной за неделю передохла в сарае вся птица, и сколько Антонина ни
пыталась завести цыплят, ничего хорошего из этого не выходило.
– Не зря вашу бабушку именовали колдуньей, – ляпнула я.
Вероника откинулась на спинку стула.
– На моей памяти это единственный случай, когда Софья
использовала свои знания, чтобы отомстить. Она очень меня любила, вот и не
выдержала. А вы бы как поступили с соседкой, швырнувшей камень в голову вашего
ребенка?
– Я не умею колдовать, потому схватила бы палку и поколотила
бабу, – честно ответила я.
Собеседница улыбнулась.
– Я бы тоже. Так зачем вы пришли? Пожалуйста, не врите
больше про пошив платьев и про свою жизнь в Киряевке.
– Мой визит на самом деле связан с деревней, – призналась я
и рассказала историю, приключившуюся с Лаврентьевыми.
Рассказ произвел на Веронику сильное впечатление.
– Вы уверены, что на звонке остался отпечаток пальца Софьи?
– воскликнула она.
– Абсолютно, – сказала я.
– В лаборатории могли ошибиться.
– Исключено. Раньше бывали неточности, человеку свойственно
совершать ошибки, но сейчас информация обрабатывается компьютером. Софью
Скавронскую привлекали к суду за попытку аборта, и тогда были сняты ее
отпечатки.
– Верно, – прошептала Вероника. – Поэтому Дмитрий Сергеевич,
старик из сороковой квартиры, ненавидит нашу семью. Мне тогда года два было, но
бабуля потом рассказала мне эту историю. Дмитрий Сергеевич Авдотин дочь свою
Марину воспитывал очень строго: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Жениха он сам
девушке подыскал, а Марина любовь с другим мужчиной закрутила, забеременела и
испугалась. Прибежала к бабушке, рыдая: «Помогите, тетя Соня»… Бабуля осмотрела
девицу и сказала: «Тебе нельзя плод выгонять, иначе без детей навсегда
останешься. Лучше признайся Дмитрию Сергеевичу, не зверь же он, простит».
Марина ушла в слезах. Но, видно, она очень боялась отца, потому что украла у
бабушки склянку с лекарством и выпила. Думала, что уладила дело, но зелье не
сработало, и пришлось Авдотиной рожать.
– Почему же Дмитрий Сергеевич обозлился на Софью? –
удивилась я. – Скавронская ничего плохого не совершила.
