Старуха не назвала своего имени, но о судьбе дочери сообщила
шокирующие подробности. Относительно молодую обитательницу интерната звали
Ларисой, у нее нет братьев, богатый человек, именующий себя Иваном Ивановичем,
является ее мужем. В свое время Лариса испытала огромный стресс, на ее глазах
убили человека. Она побоялась идти в милицию, рассказала о произошедшем матери,
и женщины решили, что лучше всего хранить молчание. Происшествие случилось за
неделю до свадьбы Лары, невеста уже была беременна от жениха, мать подумала,
что дочь, в жизни которой предстояли изменения в лучшую сторону, скоро забудет
о том убийстве и станет спокойно воспитывать ребенка.
Но получилось иначе. Правда, первый год после рождения
девочки Лариса вела себя относительно нормально, но чем старше становилась
дочь, тем хуже делалась мать. Когда малышке исполнилось пять лет, Лара
окончательно превратилась в сумасшедшую, и перед мужем встал вопрос: как
поступить?
Иван Иванович обожал дочь, меньше всего на свете он хотел,
чтобы девочка узнала о болезни матери. Ларису следовало поместить в
психиатрическую клинику, она перестала быть адекватной, ею овладела
параноидальная мысль: что то давнее убийство совершила она, Лариса. Она не
свидетель, а главный преступник.
Иван Иванович богат, он спокойно мог устроить свихнувшуюся
жену в лучшую московскую клинику, но тогда любимой дочке придется жить, зная,
что мама в психушке. В нашем обществе бытует мнение: если у человека родные не
дружат с головой, то и сам он с левой резьбой.
Иван Иванович знал, что жену вылечить нельзя, но
физически-то Лариса была крепкой, жить она могла долго. Тем временем любимая
дочка подрастает и скоро начнет задавать вопросы.
И он придумал план. Нашел небольшой подмосковный
психоневрологический интернат и устроил туда жену под чужим именем. В курсе
были всего двое: сам Иван Иванович и мать Ларисы, которая целиком и полностью
поддерживала зятя.
Богатому человеку в России закон не писан, поэтому Иван
Иванович легко выполнил задуманное. На момент появления в Фолпине старухи
Лариса-Анна спокойно жила во флигеле, много лет в одном и том же состоянии, ей
не делалось ни лучше, ни хуже. Два раза в год, весной и осенью, у пациентки
начиналось обострение, но Иван Иванович никогда не забывал прислать необходимые
медикаменты.
Мать сумасшедшей пыталась не думать о дочери, но сейчас,
почувствовав приближение смерти, решила навестить Ларису и понять: дочь совсем
плоха или способна узнать свою маму?
– Перед тем как уйти на тот свет, мне у нее прощения
попросить надо, – стонала старуха.
– Вы ни в чем не виноваты, – попыталась утешить ее Эвелина,
– болезнь не разбирает, молодого и старого косит.
– Нет, нет, – бубнила старуха, – мне бы с ней поговорить. Вы
уж разрешите ее навещать изредка!
Директриса нахмурилась, а старуха вцепилась в Казакову
мертвой хваткой и зашептала:
– Никто не узнает, я сама зятя боюсь! Он зверь! Ночами
наезжать стану, сиделки не будет! Не гоните меня, поймите материнское сердце.
– И вы разрешили? – тихо спросила я.
Эвелина кивнула.
– Да. Поставила себя на ее место, подумала, что она много
лет не видела своего ребенка, говорила всем: «Дочь умерла», но на самом деле хорошо
знала – ее кровиночка живет взаперти, больная, несчастная. Авторитарный,
богатый зять запрещает им видеться. Мрак!
– И что же случилось дальше? – поинтересовалась я.
Глава 22
– Незадолго до того, как закрутилась история с опекунством
Карины и дарением квартиры Зое, – вздохнула Эвелина Лазаревна, – я заболела:
язва обострилась.
Эвелина стала пить лекарства и потеряла сон. Поздно ночью
она, маявшаяся в постели, поднялась, распахнула окно и стала смотреть на буйно
цветущие астры. Стояла ранняя, очень красивая осень, пациенты давно спали,
двери корпусов были хорошо заперты, и Казакова не ожидала никого увидеть.
Вдруг среди кустов промелькнула тень, а в полнейшей тишине
послышался хруст гравия, которым были посыпаны дорожки.
Эвелина начала вглядываться вдаль, несколько раз за ночь
территорию проверяют охранники, их всегда сопровождает собака. Секьюрити не
таятся, они ходят открыто, более того, им не раз влетало от дежурных врачей за
шум. Здоровенные юноши не только топали, как сытые слоны, они еще и громко
хохотали, обсуждая свои дела, и порой будили обитателей интерната. Но сейчас
тень мелькала, словно призрак, шмыганула к флигелю, где жила Анна, и юркнула за
дверь.
Эвелина Лазаревна испугалась, на ночь привилегированная
пациентка оставалась одна. Зоя, сделав ей укол, уходила спать, флигель
тщательно запирался. Анна вела себя тихо, никаких дебошей не устраивала, крепко
спала под воздействием лекарств, ее физическое состояние не внушало тревоги,
поэтому директриса не волновалась о подопечной. Но сейчас кто-то влез во
флигель!
Казакова живо оделась и побежала во двор.
Дверь домика оказалась заперта, но у Эвелины имелись свои
ключи, она отперла замок и решительно сказала:
– Есть тут кто? Немедленно отвечайте! Иначе охрану вызову!
Раздались шаги, и из палаты в коридор вышла… Зоя.
– Что случилось, Эвелина Лазаревна? – удивилась она. – Вы не
спите?
– Это ты? – поразилась директриса.
– А кто ж еще? – пожала плечами Килькина.
– Почему не ушла домой? – недоумевала Казакова.
– Анне не по себе весь день было, осень на дворе, обострение
началось, – спокойно пояснила Зоя, – вот я и решила тут прилечь. Я иногда так
делаю, если больная беспокоится.
– Не знала, что ты порой ночуешь на рабочем месте, –
протянула Эвелина.
– Зачем вас ерундой грузить, – не растерялась Зоя, – дело
рутинное, я за Анну отвечаю, хорошо ее знаю, понимаю, когда надо особую
бдительность проявить.
И тут из комнаты послышался звон. Опередив замешкавшуюся
Зою, Эвелина влетела в палату, увидела мирно спящую Анну, разбитый стакан на
полу и фигуру, аккуратно собиравшую осколки.
– Это кто еще здесь? – оторопела директриса.
– Настя, – после легкого колебания ответила Зоя.
Девушка встала и промямлила:
– Здрассти.
