– Поздно уже, мне завтра рано на работу, – заявила она
наконец.
– Отвезу вас на машине туда и обратно, здесь ведь совсем
близко! – принялась я упрашивать Волынкину. – Вы же только что утверждали:
Розалию необходимо поймать. Но как это сделать, не имея никаких сведений о
бабе?
– Поехали, – согласилась Алина.
Очутившись перед опечатанной створкой, Волынкина безо всяких
колебаний содрала бумажку.
– Смехота, – резюмировала она, всовывая ключ в скважину, –
неужели грабителя остановит полоска с чернильной кляксой?
Я вошла в квартиру и вздрогнула. Те, кто не первый раз
встречается со мной, знают: Даша Васильева не религиозный человек. Я не
соблюдаю посты, не произношу ежедневные молитвы, о Боге вспоминаю лишь в минуты
опасности, допустим, в ту секунду, когда самолет, на борту которого нахожусь,
вдруг проваливается в воздушную яму или попадает в зону турбулентности. Вот тут
закрываю глаза, стискиваю зубы и начинаю читать про себя «Отче наш». А еще я не
верю во всякие там эфирные и ментальные тела, не ощущаю чужую ауру и усмехаюсь,
услышав слова «порча», «карма», «сглаз». Но, переступив сейчас через порог
квартиры Майковых, я испытала безотчетный страх. В длинном коридоре, казалось,
пряталось нечто загадочное, холодное, колючее, опасное.
Алина щелкнула выключателем.
– Кому достается приватизированная квартира, если хозяин
умер? – вдруг спросила она.
– Наследникам, – тихо ответила я, – в данном случае Розалии.
– А дача?
– Тоже ей, если только не составлено завещание в чью-то
пользу. Впрочем, я не являюсь специалистом, могу ошибаться.
Алина скривилась:
– Да уж, ясненько! Пошли пороемся в ее спальне.
Комната, где обитала Розалия, напоминала гостиничный номер.
Нет, тут висели картины и стояли симпатичные безделушки, но сразу становилось
понятно: интерьер обустраивал специально нанятый дизайнер, хозяйка не внесла
ничего личного.
Обычной телефонной книжки мы не нашли, компьютера у женщины
не имелось.
Испытывая некоторую неловкость, я порылась в ящиках изящного
бюро и обнаружила в них лекарства, деньги и всякую мелочь вроде заколок. В
ванной комнате теснились шеренги флаконов, бутылочек и коробочек. Одних
шампуней я насчитала с десяток, и все для светлых, тонких окрашенных волос.
– Тут еще гардеробная имеется, – сказала Алина, увидев мое
разочарование.
Я засунула голову и присвистнула:
– Ничего себе, метров двадцать квадратных, набитых шмотками!
Алина усмехнулась:
– Розалия скопидомка, нитку не выбросит, Нелли страшно
раздражала жадность невестки.
Я пошла между кронштейнами, подумав: а ведь обычно свекрови
упрекают снох в расточительности. Каноническая фраза: «Ты без конца тратишь
деньги моего сына, и он весь измучился на работе, желая обеспечить капризы
жены» – лично мною была слышана от всех четырех «мамулечек». Но, видно, близким
родственникам мужа угодить невозможно: Нелли Семеновну, наоборот, раздражала
экономность Розалии. Хотя если взглянуть на скупость с иной стороны, то ее
можно назвать хозяйственностью.
– Ну надо же, – крикнула Алина, занырнувшая внутрь
помещения, – она, оказывается, хранила все сумки.
Я пошла к Волынкиной, увидела стену, а на ней специальные
крепления, на которых висели торбочки разных размеров и цветов.
– Просто цирк! – удивлялась Алина. – И правда ничего не
выбрасывала. Ой, вон та беленькая – совсем дешевая, две копейки стоит, а она и
ее оставила!
– А куда ты деваешь ненужные сумки? – спросила я, оглядывая
«выставку».
Алина хмыкнула:
– Выбрасываю, если совсем вид потеряла. Порой отдаю
кому-нибудь, иногда теряю.
– Мода ходит кругами, – протянула я. – Сколько раз себя
упрекала: ну зачем отнесла на помойку ридикюльчик! Пусть бы полежал в укромном
месте, потом снова носить можно.
– Сумка вместе с туфлями хороша, – не согласилась Алина, –
обувь же быстро выходит из моды. Относила босоножки лето, и адью! Через год
что-нибудь да изменится: каблук, допустим, тоньше станет, а вместо тонких
ремешков широкие сделают. Я, например, всегда замечаю, даже на улице: вроде
женщина модно одета, а обувка у нее явно старая. И потом, как-то тоскливо через
пять лет влезать в старые туфли, унизительно в обносках ходить.
– Теперь, как ты выражаешься, «обноски» именуются «винтаж» и
стоят больших денег, – усмехнулась я. – А Розалия и туфли хранила.
– Точно жадюга! – засмеялась Алина.
Я молча рассматривала горы обуви. Лично меня удивляло не
желание хозяйки оставить при себе все ношенные некогда тряпки, а ее
патологическая аккуратность. Подобные гардеробные я до сих пор встречала лишь
на картинках. Здесь царил абсолютно неживой порядок. Сумки на крючках; внизу,
на специальных колодках, обувь, каждая туфелька тщательнейшим образом еще
прикрыта пленкой. Не менее впечатляли и вешалки – на них на каждой висело по
одному платью, не видно измятых или грязных кофт с юбками. Но совсем уж
поразительно выглядел отсек для белья. Ровные стопки трусиков, лифчиков… даже
ко??готки идеально сложены. Скажите, у вас в шкафах тоже так? Лично у меня
полнейшее безобразие. Конечно, я стараюсь следить за своими вещами, но все
равно – на полках скомканные ночнушки, да и блузки частенько так засовываю,
забыв их повесить. Похоже, Розалия не человек, а робот. И еще, неужели в ее
квартире не провели обыск? Арестовали по подозрению в убийстве и не переворошили
апартаменты? Федосеев забыл о стандартной процедуре? Или некто навел тут
порядок?
– У Розалии имелась домработница? – повернулась я к Алине.
– Да, – кивнула та, – Танька. Дура дурой. Неизвестно, почему
ее держали, косорукая идиотка.
– А где ее можно найти? Алина почесала переносицу.
– На кухне, около хлебницы, листок бумаги лежит, Нелли туда
всякие необходимые телефоны записывала, можно глянуть.
– У Татьяны имелись ключи?
