Например, Версальский договор, положивший конец Первой мировой войне. Европа только приходила в себя после бойни, начиналась «белле эпок» — всеобщий кураж уцелевших, Олдридж, Хемингуэй и Ремарк еще готовились потрясти мир своими романами. А колокол уже пробил…
Министр иностранных дел Англии, прибыв из Версаля, радостно заявил в узком кругу: «Я привез документ, который гарантирует новую войну через двадцать лет!» Нормально? Даже самый тяжкий дегенерат не заявит в ЗАГСе, что только что подписал бумажку, гарантирующую смерть новобрачной от побоев через десять лет. Он, конечно, допьется до чертиков и возьмется за молоток, но в глухом водочном бреду, а не по расчету. Он, алкоголик наследственный, Итона и Кембриджа не кончал, куда ему до такого полета мысли!
Вот окончивший Кембридж сэр Уинстон Черчилль мыслил здраво. У Ивана-дурака или Джона Брауна мозгов не хватает отказаться умирать за очередную химеру. Стащили с печки, сунули в руки винтовку и погнали на бойню. Родина-мать, зовет! И волочет ноги на марше Иван, Ганс копает окоп в мерзлой земле, а Джон лопатит пески Аравийские. Люди они живые, семейные. Страшно им умирать. Только каждый свой страх поглубже прячет. Бояться смерти на войне не патриотично. За это можно и под трибунал пойти.
А сэр Черчилль смерти не боялся. Он смело попыл на круизном судне через Атлантику, кишащую немецкими подводными лодками, на встречу с Рузвельтом. Рисковал английский премьер отчаянно, можно сказать, бравировал на виду у всего мира. Англия, вжавшая голову в плечи от непрекращающихся бомбежек, восхитилась мужеству своего кормчего. Их вождь рисковал наравне со всеми! Ага…
В трюмах его парохода находились пять тысяч немецких военнопленных. В качестве страхового полиса. И у морских волков гросс-адмирала Деница рука не поднялась торпедировать судно. Так и плыли следом, сверля борт судна взглядом через оптику перископа. Растирали пот на небритых рожах, скалились по-волчьи и матерились сквозь стиснутые зубы. Но команды «Торпеды — к бою!» так и не отдали. У подводников Рейха, безжалостно топивших все, что плавало под вражеским флагом, хватило понятия об офицерской чести: пять тысяч своих в обмен на одного толстяка — это чересчур, после такой победы мундир не отмоешь.
[24]
Но Черчиллю с высоты положения, конечно, виднее… Только и Шамиль Басаев прикрывался сотней беременных женщин.
Нравы войны, скажете вы? Нет, нравы сильных мира сего.
Старые львы
С Олимпа власти уходят по-разному. Блажен тот, кого соратники сносят вниз вперед ногами под траурный марш. Некоторых живьем везут на Гревскую площадь в двуколке палача. Или ночью на «воронке» в подвал, далее — в яму. Но эту дикость демократия преодолела, нравы нынче постные. Вседержители теперь сходят, освистанные толпой, как провалившиеся актеры. Не считается зазорным громко расплеваться с друзьями-олимпийцами и демонстративно уйти в отставку. Или, начисто проиграв Олимпийские подковерные игры, тихо подать заявление об увольнении из числа небожителей по собственному желанию. Так или иначе, в густой атмосфере равнинной жизни бывшие боги чахнут и впадают в маразм. Отставка — летальный диагноз, типа СПИДа или саркомы простаты. Только инъекция власти способна вернуть отставника к жизни.
Салин с Решетниковым из «инстанции» ушли тихо и загодя. Такая уж специфика: все просчитывать заранее и не поднимать лишнего шума. Серый дом напротив Минфина они покинули задолго до того, как шалая от воли толпа осадила комплекс зданий ЦК КПСС. Случилось это, если кто забыл, в августе девяносто первого. А малозаметное советско-мальтийское СП открыло свое представительство в Москве в восемьдесят девятом. С государством Мальта СП практически ничего не связывало, даже с пресловутым Мальтийским орденом никаких связей не имелось. Зачем нам их ископаемый Орден, когда есть своя Партия? Деньги у СП и были самые что ни на есть партийные.
На партийные взносы СП арендовало, а потом и выкупило особнячок в центре. Потом исчезло. В том самом августе. Особняк сменил с десяток вывесок, арендаторов и совладельцев. Пережил три грандиозных ремонта и одну реставрацию. Обзавелся чугунным частоколом по периметру и солидными коваными воротами. Году примерно в девяносто третьем, когда Ельцин при помощи Кантемировской танковой дивизии укрепил парламентаризм, у ворот особняка повесили бронзовую табличку «Международный фонд „Новая политика“». И подняли на флагштоке полотнище с малопонятной символикой: две руки, слившиеся в рукопожатии, на фоне земного шара. Со стороны очень смахивало на иностранное посольство. Особенно вводила в заблуждение будка с часовым.
Праздный прохожий, подумав так, даже не подозревал, насколько он близок к истине. Особняк и был посольством независимого, но официально не признанного государства. В отличие от мертворожденных самопровозглашенных республик это государство имело свой бюджет, свою экономику, армию и спецслужбы. Официальная российская власть предпочитала делать вид, что никакого государства в государстве нет и быть не может. Но треть россиян исправно голосует за депутатов от этого государства, а его бюджет многократно превышает все долги России.
Салин и Решетников ходили в «Фонд», как некогда на Старую площадь: к девяти и без больничных. Работа была привычной. У корыта власти появились новые едоки, но нравы и правила игры остались прежними. А значит, цели и задачи, формы и методы работы с жрущими и упивающимися властью остались неизменными. Как и человеческая натура. На ее фундаментальной неизменности стояла, стоит и будет стоять оперативная работа.
* * *
За стеной на низкой ноте заклокотал унитаз. Спустя минуту из комнаты отдыха с отдельным санузлом появился, мурлыкая бодрый мотивчик, Решетников. Под мышкой он держал небрежно свернутую газету. Цветастый таблоид, из тех, что продаются в переходах метро.
— И как, что-то умное в голову пришло? — поинтересовался Салин, пряча улыбку.
Решетников вразвалочку прошелся по кабинету. Встал у окна. Завел руки за спину, сжав в пальцах газетную трубочку. Помурлыкал мотивчик, потом оглянулся.
— Кстати, знаешь какой размер сисек у Памелы Андерсон?
— Нет. — Салин поправил очки. — Я даже не знаю, кто это такая.
— Зря, лишняя информашка делу не вредит. Я теперь при случае могу ввернуть своей Софье Семеновне, что у Памелки силиконы в два раза меньше, чем ее родные.
— В следующий четверг и сверкни эрудицией, — ввернул Салин. — Сделай женушке приятное. Благо, повод будет.
Решетников добродушно хохотнул и отвернулся к окну.
Каждый четверг Решетников, особо не конспирируясь, выезжал в сауну на «профилактику простатита», как он выражался. Женский персонал докладывал, что никаких признаков половой слабости, радикулита и аритмии у клиента не обнаруживалось. Пассивных утех не признавал, пахал сам, по-мужицки рьяно, до седьмого пота. И это несмотря на возраст и постоянный стресс на работе. Салин особо не комплексовал, но втайне завидовал затянувшейся мужской молодости друга.
