— Уже слава богу. Держи наготове.
Злобин достал пистолет, передернул затвор. Пригнувшись, побежал наискосок через двор к сарайчику.
Двенадцать шагов. Ни одного выстрела из дома. Никаких признаков жизни. Даже занавески не дрогнули.
Трава, как белыми мухами, была засыпана мокрым птичьим пухом. Несколько перышек налипли на сапоги.
Он прижался плечом к стене сарая. Доски были новыми, еще пахли свежим распилом.
На ветке сосны вдруг отчаянно, во все черное горло, заорала ворона. Ее соседки, откричав свое, затаились, с любопытством разглядывали людей.
Злобин вытер холодную испарину, защипавшую висок.
— Дура, блин, очнулась!
На приоткрытой двери отчетливо выделялись свежие царапины. На мокрой земле — кучные следы. Собачьи.
Злобин носком сапога слегка пнул дверь, распахнул ее шире. Сарай оказался овчарней. Внутри пахло мокрой шерстью, навозом и еще чем-то тяжелым и липким. Странно, но овцы не издавали ни звука.
Злобин заглянул внутрь и невольно отпрянул. Сплошное месиво из кровавой жижи, кишок и лоскутов измазанной красным овчины. В полумраке страшно белели обглоданные ребра. Прямо у ног Злобина оказалась баранья голова с глупо вытаращенными мутными глазами. Верхнюю губу барана оторвали с корнем, и он скалил в дикой улыбке желтые мощные зубы.
Злобин заставил себя смотреть на эту мешанину смерти профессионально-отстраненно, без брезгливости и неуместных эмоций.
Толкнул соседнюю дверь. Коровник. Распотрошенная туша буренки. От теленка остался только костяк с лохмотьями мяса.
«И здесь не стреляли. Работали собаки». Тут же поправил себя: «Волки».
Выглянул из-за угла сарая. Дом по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Совершенно мертвый дом.
Обычный деревенский пятистенок. С недавно перекрытой крышей и новыми наличниками на окнах. По всему было видно, что дом попал в руки мастеровитого хозяина. Только сейчас над ним не витала аура скромного уюта и тепла. От молчащего дома веяло холодом и бедой.
Злобин оглянулся.
Ольга сидела на корточках, спрятавшись за столб ворот. Считала, что замаскировалась. Хотя яркая курточка и белый свитер отчетливо выделялись на сером фоне.
Она перехватила его взгляд и вскинула голову. Злобин махнул рукой: «Сиди!».
«Хватит играть в „Зарницу“, — с холодной отрешенностью подумал он. — Штурмовая группа, япона мать. Полторы калеки! Прокурор в резиновых сапогах, мент с похмелья и девчонка с мобильником. Серьезной угрозе противостоять не сможем, а если там всех кончили, то не фиг цирк устраивать».
Он вышел из-за укрытия и, не таясь, пошел прямо к крыльцу. Остановился, поставив ногу на первую ступеньку.
За домом раздалась нечленораздельная ругань. Старшина, закончив скрытный маневр, зачем-то решил выдать себя.
— Александр Васильевич, что там у тебя? — зычным голосом спросил Злобин.
При этом смотрел на окна. Занавески не дрогнули. Тень не мелькнула.
За углом затрещали ветки.
Старшина вышел, покачиваясь и держась за стену. Лицо было цвета бледной поганки, белесое с ядовитой зеленинкой.
Он с оттяжкой сплюнул. Растер вялые губы рукавом.
— Там… Это. Всех, кажется, — выдавил старшина. — Кровища до потолка.
Большой палец Злобина смазал по клемме предохранителя. Раздался слабый щелчок.
— В окно заглянул? — спросил Злобин.
Старшина подошел ближе. Кивнул. Облизнул губы.
— Окно выбито. Я глянул. А там все… Матвей, жена, дочки, сын с невесткой. В гости, наверное, приехали. — Он зачем-то плотнее натянул на лоб фуражку. — А телевизор работает. Телевизор работает. Новости показывают. Так вот.
— Живые есть?
— Не видал. — Покрутил головой старшина. — Какие там живые! Распотрошили их. Кишки у всех наружу. Что же это делается, Ильич?
Злобин втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Так же медленно, со свистящим звуком, выпустил его обратно.
— А делается то, что ты, Александр Васильевич, принимаешь под охрану место преступления, — ровным голосом произнес Злобин. — В рапорте потом укажешь, что прокурор управления по надзору за органами дознания и следствия Генпрокуратуры Злобин до приезда экспертов осмотрел дом в целях обнаружения укрывшихся в нем преступников. По-русски говоря, зачистил. Понятно?
— Н-да. — Старшина икнул, зажав рот ладонью.
Злобин поднялся по ступенькам. Левую ладонь закрыл рукавом, чтобы не оставлять отпечатков на стальной дужке ручки. Подергал.
— И еще, Александр Васильевич, укажешь, что дверь была заперта изнутри на задвижку, — сказал он, не оглядываясь.
И тут…
Холодная змейка скользнула между лопаток. Злобин отчетливо почувствовал на себе чужой взгляд.
Был он не злой, — давящий. А какой-то бесстрастно изучающий. Ни давления, ни жжения Злобин не ощущал. Казалось, будто врач холодными опытными пальцами простукивал позвоночник.
«Оборотись!» — вдруг прозвучало в голове Злобина.
Он подумал, почему «оборотись», а не «повернись» или, например, «оглянись». А тело по чужому немому приказу уже начало вращаться вокруг своей оси. В голове сделалось мутно и сонливо.
«Да пошел ты!» — Злобин остатками воли сорвал с себя наваждение.
Резко развернулся и вскинул пистолет.
Вернее, только попытался это сделать.
В правом плече выстрелила боль, будто ткнули стальным стержнем. Рука сделалась резиновой, неживой. И сама по себе опала.
Вмиг омертвевшими, непослушными пальцами он что есть силы сжал рукоятку пистолета. А она вдруг стала быстро накаляться, через два вдоха она уже жгла пальцы раскаленным железом. Горячая волна покатилась от кисти в плечо и дальше расплескалась по всему телу. Злобин заскрипел зубами, давя дикую боль.
От этой рвущей боли пелена, застившая глаза, схлынула, и он увидел…
Человек стоял в центре двора, метрах в десяти от них.
Одет он был странно. На ногах мягкие тапочки и онучи, перетянутые кожаными ремешками, камуфляжные армейские штаны с кожаными наколенниками и накладными карманами. Легкая виндблоковская куртка защитного цвета. Поверх нее жилетка мехом наружу. На ней какие-то металлические нагрудные бляхи с руническими знаками. Из-под выреза свитера выступала мелкая чешуя кольчуги, закрывая горло до подбородка. На плече болтался мокрый волчий хвост.
Лицо у человека было узкое, с остро выступающими скулами. Запавшие щеки покрывала редкая щетина, собираясь на остром подбородке в тугую волосяную кляксу. Волосы на широком волчьем лбу были разделены надвое и стянуты плетеным кожаным ремешком. Широко посаженные светлые глаза смотрели на Злобина пристально и бесстрашно.
