Глеб опустился на корточки, впился глазами в зрачки пса, тускло отливающие закаленной сталью.
Модный ковырялся с кодовым замком на кейсе. Посмотрел через плечо. Цыкнул на пса.
— Рваный, не шали! А ты, Глеб, не понтуйся. Съест пес твою рожу или еще чего ценное, а ты мне претензии выставишь.
— Не бойся. Пес умный. — Глеб не отпускал взглядом пса. — Он же понимает, что портить со мной отношения — себе дороже. Так, Рваный?
Стаффордшир зевнул, щелкнул пастью, дрябло дрогнув брыдлями. На ковер упали капельки слюны. Он оглянулся на копошащегося в углу хозяина. Потом уставился на Глеба, преданно и покорно, как умеют только собаки.
Глеб носом едва слышно прогудел протяжную монотонную мелодию. От этих едва различимых звуков пес напрягся. Перебрал лапами и еще раз оглянулся на Модного.
В углу клацнул сработавший замок.
— Вот так оно! — как можно беззаботнее воскликнул Модный.
Вернулся к столу с кейсом в руке. По пути легко пнул коленом Рваного, процедив: «Пшел на место!».
Встал напротив Глеба, тем самым перекрыв ему выход. Слева от стола стояли Басурман и Кика. Справа — Родик. На вид хлипкий, но в драке упрямый и зверски жестокий.
— Бабки-бабулечки, — нервно дребезжа голосом, пропел Модный.
Водрузил тяжелый кейс на стол, откинул крышку. Кейс был под срез заложен пачками долларов.
— Сколько с меня причитается?
Модный опять начал ломать комедию с собой любимым в главной роли.
Глеб ничем не выдал раздражения. Чутье подсказывало, что существование Модного на земле — вопрос времени. Причем измерять его ввиду малости величины желательно в минутах и секундах.
— Три «лимона» за товар и триста ты проиграл, — ровным голосом произнес Глеб.
Никого в этой скупо освещенной комнате он не боялся. Опять повисла звенящая тишина. Но если ты умеешь создавать вокруг себя вот такую мертвую тишину, милее сердцу ничего нет, никакая музыка во Вселенной не идет ни в какое сравнение с нею.
Глеб плотоядно, как сытый тигр, прищурился.
Модный кисло улыбнулся. Запустил руки в пачки, стал швырять по одной на стол, поближе к Глебу. Его влажные губы беззвучно шевелились, считая пачки.
— Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, — вслух закончил счет Модный. — Все чисто, как в сберкассе.
— Ты мне должен еще полтора «лимона» за товар. — В кейсе столько не осталось, и Глеб это видел.
Модный стал похож на наперсточника, первый раз вставшего на «точку». На лице наглая улыбочка, а в глазах — паника.
— Так мы же догово…
— Завтра вечером отдашь, — не дослушав, оборвал его Глеб. Протянул руку. — Подай плащ.
Фраза была сказана вполголоса, но так, что Родик против собственной воли подсуетился и передал Глебу плащ.
Глеб набросил его на плечи. Из кармана вынул скрученный в трубочку пакет. Встряхнул, расправляя. Пакет оказался специального размера — для оптовых закупок. С красным фирменным лейблом и рекламным слоганом: «Ашан. Удар по ценам!».
— Так и пойдешь с пакетиком? Понтярщик ты, Глеб, — осклабился Модный.
Глеб стал укладывать пачки плотными рядами. Не отвлекаясь, ответил:
— Ты же мне кейс свой не дашь. Ты жадный, Модный, а я не люблю одалживаться.
С последней пачки он сорвал банковскую упаковку, согнул пополам, с тихим треском, как колоду карт, просмотрел и сунул в карман плаща.
Взял под мышку тяжелый брикет.
— Завтра заскочу за остальным. Пока! Не скучайте, пацаны.
Родик резво посторонился, и Глеб, обойдя стол, направился к выходу.
Глава двадцать пятая. «Не дразните собак, не обижайте кошек…»
Создатель образов
Путана с сережкой в носу все так же скучала у стойки. Тянула через соломинку все тот же коктейль, буро-красной жидкости в стакане за время отсутствия Глеба почти не убавилось.
Глеб забрался на соседний табурет. Бармен прекратил полировать стакан, изобразил на лице максимум внимания.
— Черный «Баккарди», мята, цедра лимона, лайм, тертый лед, — распорядился Глеб.
Бармен кивнул.
Наташа разлепила черные губы и, шевеля соломинку языком, произнесла тихо, будто сама себе, но так, чтобы Глеб расслышал:
— Взболтать, но не смешивать.
[58]
По лицу бармена юркнула тревога. Он с неудовольствием уставился на Наташу. «Сниматься снимайся, но не лезь в открытую к клиенту».
Глеб изогнул бровь.
— Однако! А по-английски как?
— Шэйк, бат донт микст, — с довольно неплохим произношением ответила Наташа.
— И дайкири для дамы. — Глеб выставив указательный палец, остановил бармена, рванувшего исполнять заказ. — Еще. Не в службу, а в дружбу. Будь добр, найди мне коробку. Только почище.
— Какую?
— Из-под вина или что-то типа того.
Бармен нырнул под стойку, выпрямился, держа в руке коробку из-под мартини.
— Пойдет?
— В самый раз!
Глеб принял коробку, сунул в нее пакет, утрамбовал, разворошив брикеты денег. Опустил на пол, поставил сверху ногу.
Бармен занялся заказом.
Глеб повернулся к Наташе, потянул носом воздух. Вдруг захотелось подурачиться.
— Ваше произношение делает честь педагогам достославного МГУ, а ваша кожа словно специально создана, чтобы на нее наносить благородный аромат «Живанши», — произнес он по-английски.
— Универ ни при чем, английский я знаю со школы, — ответила она по-русски.
«Стиль все-таки хромает», — с грустью констатировал Глеб.
— А «Живанши» не мой любимый запах. Если честно, клиент припер целую коробку. Вот и пользуемся на халяву.
— Угу, — кивнул Глеб безо всякого интереса.
Бармен поставил перед Глебом толстый стакан. Оказалось, кстати.
— Кстати, рекламу «Баккарди» я делала, — вставила Наташа.
— Угу. И клиент припер пять коробок пойла, — подсказал Глеб. — Несчастных случаев на работе не было?
— Каких?
— Белой горячки от халявы, например. Очень русская болезнь.
Наташа легко и непринужденно рассмеялась. Тряхнула головой, разметав по плечам тугие жгутики дрэдов.
— Ты — дизайнер, — как диагноз, произнес Глеб.
— Угадал!
