Ланселот
Барышников предложил Злобину не светиться. Захват он наблюдал из кабины фургончика. Не успел сосчитать до десяти, как опер оказался в салоне, отгороженном от водителя стеклом. Следом подошел Барышников, похлопывая себя по ноге белой кепочкой.
Забрался в салон, выдохнул, окатив всех пивным духом. И сразу же приступил к делу.
Наклонился над сидевшим на полу Алексеем, сунул ему во внутренний карман куртки пачку денег.
Алексей попытался сопротивляться, но сидевшие в креслах по бокам вдавили пальцы ему в плечи, и он затих.
— Ручки ему помазали? — спросил Барышников у державших Алексея.
— Да, — ответил один из них.
— А я денежки тоже «Светлячком»
[21]
побрызгал, — с мерзким смешком объявил Барышников. — Что это значит, гражданин Гордеев?
— Кто такие? — прохрипел Алексей.
— А это значит, Леша, — не обращая на вопрос внимания, продолжил ерничать Барышников, — что Управление собственной безопасности сейчас протокольчик составит. По факту получения взятки.
— Не обломится! — выплюнул Гордеев.
— Так дружок твой уже заяву накатал.
В салоне едва светила мутная лампочка. Читать при таком освещении было невозможно, но Барышников все же достал листок и поднес его к носу Гордеева.
— Все как положено. Склонял, вымогал, давал, надоело… Достал ты его, Леша. Уж не знаю чем. Не я тебе домой звонил, а он. Вот и мозгуй.
— Удостоверение покажи, — потребовал Гордеев.
— С превеликим удовольствием.
В руке у Барышникова зажегся точечный фонарик, им он осветил раскрытое удостоверение.
Гордеев на секунду свесил голову, потом резко вскинулся и попытался лягнуть Барышникова. Но только чиркнул по голени, подстраховали державшие, резко наклонив ему голову к груди.
— Ой, больно-то как! — застонал Барышников. — Больно, боже ты мой… — Он задрал штанину, послюнявил ссадину. — Черт с ней, на тяжкие телесные не тянет, — уже серьезным голосом продолжил он. — А вот тебе взятки маловато будет, как я погляжу. Мужики, вариант номер два! — скомандовал он.
Один резко закинул Алексею голову, другой поднес к его лицу пипетку. Алексей зашипел, задергался всем телом. Не обращая внимания на его сопротивление, один из мужчин обшарил карманы, вытащил связку ключей, бросил в подставленную ладонь Барышникова.
— Вкус знакомый, торчок? — с усмешкой спросил Барышников, поигрывая ключами. — Чистый героин. Для тебя берег.
— Су-уки, — процедил Гордеев, шмыгая носом.
— Сейчас через эпителий наркота в кровь пойдет. Через пару минут можно и на анализы везти. А чтобы зря время не терять… — Барышников достал пакетик, вместе с ключами протянул в с окошко Злобину. — Сгоняй, мальчик, в адрес. Оставь там пакетик где-нибудь. Но особо не ныкай, чтобы потом долго не искать.
Злобин, по оперативной необходимости переименованный в «мальчика», принял пакет и ключи. Закусил губу, чтобы не рассмеяться. Барышников играл на грани фола, но виртуозно. Тут любой пакетик с содой, купленной в этом же магазинчике, со страху примешь за героин.
— Не надо, — затряс головой Гордеев.
— Чего не надо? — повернулся к нему Барышников. — Чего не надо? Не надо колоться на пару со своей подружкой. Тогда не будут на нем ломать. Не надо кормиться за счет друга и трахать его жену. Тогда он на тебя заяву не накатает. И не надо молчать, когда тебя спрашивают по-хорошему.
— Так вы еще ничего не спросили! — простонал Гордеев.
— Виноват. Исправляюсь. — Барышников придвинулся ближе. — Расскажи, как ты в «Лиане» барсетку прошляпил.
* * *
«Вечером четырнадцатого около полуночи в отдел, где я находился, вошел зам по розыску нашего ОВД — майор Пак Алексей Иванович. Он предложил мне проехать с ним в бильярдную „Лиана“, где, по его данным, уже с неделю работала команда залетных воров. Хозяйка бильярдной некая Лида, дружеская связь Пака, обратилась к нему с просьбой о помощи, но официальное заявление писать отказалась. Пак предложил мне сыграть роль живца. Я согласился. На машине Пака мы выехали в „Лиану“. Там я должен был играть подгулявшего лоха, а Пак перехватить преступников на выходе. В качестве приманки Пак выдал мне барсетку, вложив в нее деньги, примерно пятьсот рублей разными купюрами. Другие отделения барсетки, кроме той, где лежали деньги, приказал не открывать, сказав, что они обработаны „Светлячком“. Примерно в 00.45 барсетку похитил неизвестный молодой человек. Внешность я его запомнил и при необходимости готов опознать. По договоренности с Паком я дал ему уйти. Через минут десять вошел Пак. Он сказал, что с преступниками он разобрался, больше они сюда не сунутся. Пак сказал, что сегодня мы работали не „на дядю“, а на „красивую тетю“, и выдал мне двести долларов, приказав никому ничего не рассказывать. Мы выпили по кружке пива и уехали. Пак довез меня до дома. Это все, что я могу показать по данному факту», —
закончил читать Барышников.
Свет по случаю раскола клиента сделали ярче. Теперь отлично было видно, что лицо у Гордеева мокрое от пота и бледное, как лампочка под потолком салона.
— И часто ты такую работу для Пака делал? — спросил он у Гордеева.
— Иногда, — глухо ответил он.
— Когда к Шаповалову домой ходили, кто стол его шмонал?
— Пак. Меня попросил со старухой поговорить. Ну, чтобы под ногами не болталась.
Барышников покосился в окошко, откуда за всем происходящим в салоне поглядывал Злобин.
— Та-ак, что же с тобой делать? — вздохнул Барышников, обращаясь к Алексею. — Веры тебе ни на грош, а убивать нельзя. Слушай, Леха, у тебя что больше болит — сердце или голова?
Гордеев вскинул голову, пытаясь разглядеть лицо Барышникова.
— Повторяю для бестолковых: сердце или голова?
— Сердце иногда шалит, — выдавил из себя Гордеев.
— Замечательно! — Барышников шлепнул себя по коленке. — Ставлю тебе диагноз — аритмия. Три дня в реанимации. Никаких посещений и звонков. Прямо сейчас и поедем.
— Зачем в больницу? — насторожился Гордеев.
— Не хочешь в больницу — поехали в «Матросскую тишину», — пожал плечами Барышников. — Там тебя от всех болезней враз вылечат.
Гордеев замотал головой.
— Клиент на тюрьму не хочет, — констатировал Барышников. — Настаивать не имею права. Значит, в больничку!
Он наклонился, вытащил из куртки Гордеева пачку денег, шлепнул его по носу.
— Только помни, сучонок: пикнешь кому — я тебе эту пачку в задницу законопачу. А сверху кокаином присыплю! — процедил он. — И если показания менять начнешь, лучше сам удавись. Не так больно будет.
