— Зачем я буду называть фамилию человеку, который не знает прописных истин! — Седовласый презрительно скривил по-старчески блеклые губы.
— Каких истин? — опешил Гарик.
— Ну, хотя бы такую: чем больше подписей, тем ближе прокурор, — нехорошо усмехнулся седой мужчина и отвернулся.
А через пять минут за Гариком пришли и предложили пройти в кабинет. Домой он в тот день не попал.
Через месяц следствие установило, что давал Гарик не десять, а пятьсот рублей в месяц и был начальным звеном в сложной системе взяток, восходящей прямо к вершине Минторга. Срок дали минимальный, но с конфискацией. Через два года на зону под Свердловском этапом пришел седовласый господин. Гарик злорадно заметил ему, что, оказывается, сажают и без подписи. Старик только хмыкнул и презрительно скривил губы. За хамство Гарик был тем же вечером жестоко избит урками, а старика с почетом устроили на работу в библиотеке.
Ничего хорошего на зоне Гарик не видел и ничему хорошему не научился. Он не мог понять, как это Ганди родил мысль, что всякий интеллигентный человек должен хотя бы год отсидеть в тюрьме. Индусу просто повезло, он чалился в британской колониальной тюрьме, а попал бы борец за свободу Индии на русскую зону, за неделю враз бы понял что к чему. Это англичане разрешили Ганди в одиночке даже козу держать. Якобы индус только молочко парное пил. Ага! У нас он бы сам… Тут Гарик всегда обрывал рассуждения, чтобы не вспоминать о неприятном.
Две другие неприятности случились уже в кооперативные времена. Гарик ошалел от свободы и принялся активно накапливать первичный капитал. Но всякий раз, когда капитала скапливалось достаточно для спокойной жизни, следовал дефолт местного масштаба. Бандюги отнимали все до копейки. Гарик выл от отчаяния, но все начинал сначала. Последняя конфискация состоялась в девяносто третьем, вымели все подчистую, и Гарик полгода жил в развалюхе в подмосковном городишке, питаясь хлебом и консервами. От нечего делать он, как Ленин в Шушенском, занялся самообразованием. Старый телевизор, шипя, принимал только один канал, и Гарик запоем читал все подряд. В книжке по истории Древнего Рима попался ему факт, от которого в голове, терзаемой непонятками, все сразу же стало на свои места.
Жил в Риме император Веспасиан, добряк и сибарит, типа Брежнева. Сам жил и давал жить другим. Поэтому и воровали при нем самозабвенно. А он сквозь пальцы смотрел и только усмехался. Но оказалось, что крут и коварен был он, как Сталин. Если случалась в государстве какая нужда — война, праздники или пожар, — а в казне, само собой, нулевой баланс, то Веспасиан посылал преторианцев к первому попавшемуся чиновнику с ордером. Имущество конфисковывали в доход Рима, хапугу под возмущенный хор подельников казнили, и все возвращалось на круги своя. До следующего раза, когда императору потребуются деньги. И смеялся добряк Веспасиан в ответ на требования горлопанов покончить с коррупцией и казнокрадством. «Знаю, что воруют и будут воровать, — приговаривал он. — Но мне легче отнимать наворованное, чем сторожить казну».
Гарик запомнил, что в шутку Веспасиан называл казнокрадов губками: мол, пусть напитаются влагой, а потом и выжать можно. В каждой шутке есть только доля шутки, и Гарик с грустью понял, что для криминальной братвы он был лишь губкой. Сколько этим волкам за крышу ни плати, рано или поздно оттяпают все, и, не дай бог, вместе с головой.
Пять лет ушло на то, чтобы снова подняться до прежнего уровня. Конкуренция в Москве стала дикой, деньги крутились бешеные, но все равно на всех не хватало, а на крышу Гарик уже не надеялся. Подвернулся случай, и Гарик перебазировался в провинцию.
В Калининграде ему, естественно, место на самом солнцепеке не предоставили, своих хватало, но Гарик был не в обиде: умудренный опытом, он решил держаться в тени и на шестых ролях. Он поставил себе целью сделать миллион и свалить из этой пасмурной страны. Почему именно миллион, он и сам не знал. Есть, наверное, какая-то магия в этой цифре. Только дурак скажет, что полтора или три лимона хуже, но все убогие и отчаявшиеся ставят перед собой именно эту высоту — миллион долларов. Берут планку, естественно, единицы, большинство ломает шеи.
Гарик приподнял грузное тело, уперся спиной в спинку кровати, угол больно врезался под лопатку, но менять положение он не стал. Боль, что выстрелила в висок, оказалась еще сильнее.
— На кой мне все это? — простонал он, морщась от боли. — Господи, за что?
Он закрыл глаза, свет из окна стал просто нестерпимым, острые лучики, казалось, жалят прямо в мозг. А сил встать и опустить жалюзи не было.
— Ты скоро там? — прокричал он, почмокал пересохшими губами и пробормотал: — Коза безмозглая. Алла вплыла в комнату, неся перед собой поднос.
— Ваш завтрак, сэр!
— Сказал же, задницу прикрой! — рявкнул Гарик.
— Да иди ты… — Алла плюхнула поднос ему на колени. — На, жри! Потребуется ротик вытереть, зови, я в ванной.
— Ты чего ворчишь, шалава?! — Гарик пожалел, что поднос мешает дотянуться и засветить этой козе в ухо. — Щас в жбан, блин, наверну, сразу подобреешь.
Алла презрительно хмыкнула, подхватила с пуфика халатик, забросила, стерва, на плечо и, вызывающе покачивая бедрами, прошла по коридору в ванную.
— Сучка. — Гарик облизнул шершавые губы. — Пора морду бить, совсем оборзела.
Он налил себе кофе, поддел ложечкой мед.
В прихожей мелодично запиликал звонок.
Гарик замер. Ледяная лапка страха больно стиснула сердце.
Алла прошлепала мокрыми ступнями к двери.
— Кто там?
— Откройте! РУБОП! — прорычали из-за двери. Гарик вздрогнул так, что кофе выплеснулся на грудь. Ожога он не почувствовал, потому что краем глаза заметил тень, скользнувшую сверху на балкон. Через секунду от мощного пинка дверь отлетела в сторону так, что затрещали петли, и в спальню вломился огромный мужик в серой пятнистой форме. Лицо, как полагается в таких случаях, скрывала черная маска.
— Гарик, лежать и не дергаться! — прошептали губы в разрезе маски. — И скажи бабе, пусть дверь откроет.
Живот у Гарика неожиданно заходил ходуном, мощные судороги выталкивали наружу все, что успел переварить за ночь желудок. Гарик еле сдержался.
— Я кому сказал? — повысил голос человек в черной маске.
— Алла, открой им дверь!! — заорал Гарик, разбрызгивая вокруг себя остатки кофе.
Серый ангел
Злобин вошел в прихожую вслед за Твердохлебовым. Карасик припечатал Аллу к стенке, из-за его широкой спины едва виднелись голое плечо и рука.
— Алла Бесконечная? — Злобин отстранил Карасика. Пришлось отвести глаза — Алла выскочила из ванной, не успев одеться. — Только один вопрос: где Гарик держит сейф?
Алла еще не справилась с испугом, губы мелко дрожали, в широко распахнутых глазах уже собирались слезы. Злобин не стал ждать, пока она пустит в ход смертоносное женское оружие — визг и слезы, и повторил вопрос:
