— Коньяк хорош только тем, что его много не выпьешь. Вроде бы и градус в нем соответствующий, но не идет он в организм русского человек, хоть ты тресни. То ли дело — сотню водочки на выдохе в себя опрокинуть. И жар сразу во всем теле, и жизнь улыбается, и голова с утра не; трещит. Из непрозрачных напитков у нас предпочитают портвейн. На худой конец какую-нибудь «Рябиновую». На(чтобы травиться клоповным вкусом, да еще заплатив за это безумные деньги, — на такое ни один нормальный человек! не пойдет. Тем более что водки сейчас — хоть залейся. Так что только особо прогнившие интеллигенты да генералы коньячком балуются. — Он не отрывал собачьего взгляда от рюмки Максимова.
— На генерала ты не тянешь. Значит, из интеллигентов, — сделал вывод Максимов.
— Вы наблюдательны, молодой человек. — Мужичок польщено улыбнулся, выставив ряд редких зубов. — Во времена оные имел честь служить в атлантическом отделении Института океанологии. Между прочим, старший научный сотрудник. М-да. — Он облизнул сухие губы. — Хаживал в экспедиции, погружался, так сказать, в пучину вод. А сейчас, как видите, расплачиваюсь за излишнюю близость с народом.
— Очень интересно. — Максимов едва смог подавить улыбку.
— Я, молодой человек, как настоящий советский интеллигент в первом поколении, себя чувствовал плотью от плоти породившего меня народа, а не какой-то там прослойкой. Поэтому и употреблял исключительно водочку, а в походных условиях — разбавленный спирт. Последствия чего вы и имеете неудовольствие наблюдать. — Мужичок поправил съехавшие с носа очки и неожиданно заявил: — Если бы я употреблял исключительно коньяк, давно был бы лауреатом Нобелевской премии. М-да!
Он уставился на рюмку с коньяком, которую Максимов грел в ладони. Под дряблой кожей на шее дрогнул кадык.
Максимов отставил рюмку. Пить расхотелось. Во-первых, слишком уж резкий поднимался запах из рюмки, а во-вторых, пить на глазах у страждущего мужика — все равно что обедать при голодающем.
— А вы никогда не слышали, что ученый без военной косточки внутри представляет собой весьма жалкое зрелище? — спросил Максимов, чтобы немного отомстить мужичку за испорченное настроение.
— Фу! — Мужичок поднял на него помутневший взор. — Это сказал Ницше, если мне не изменяет память. О-о, эта оговорочка неспроста. — Мужичок повел в воздухе скрюченным пальцем. — Я давно наблюдаю за вами. И сразу понял, кто вы. В глубине души вы — фашист. Нет-нет, не в смысле свастики, зигхайль и прочего. Вы эстетический фашист, фашист духовный. Вот посмотрите на себя! Вы холодны, бескомпромиссны и безжалостны, каким может быть только фашист.
Другой, может быть, и дал бы в морду, но Максимов тоже читал Эрнеста Юнгера и лишь усмехнулся в ответ.
— Выпить хочешь? — прямо спросил он.
— Однозначно, — кивнул мужичок, едва не потеряв равновесие.
— Пей.
Максимов пододвинул к нему рюмку, а сам встал из-за стола.
У стойки бара никого не было, Максимов забрался на высокий табурет, улыбнулся барменше.
— Повторим, — сказал он. — Пятьдесят коньяку и кофе.
Женщина бросила взгляд на столик, за которым остался бывший исследователь океанских глубин, недовольно поджала губы.
— Дельфин достал? — спросила она. Поставила перед Максимовым рюмку. До краев наполнила коньяком.
— Кто? — удивился Максимов.
— Да очкарик этот. Его здесь Дельфином зовут. Теория у него такая. — Она покрутила пальцем у виска. — Говорит, что люди — это ошибка эволюции. А настоящая разумная жизнь есть только у дельфинов. К ним инопланетяне и прилетают, а не к нам, убогим.
— А, вот за что он Нобелевскую премию чуть не получил! — усмехнулся Максимов.
Женщина с тревогой посмотрела на сгорбившегося над рюмкой Дельфина.
— Та-ак, допился. Если про премию вспомнил, то скоро под стол свалится. — Она повозилась под стойкой и выставила чашку с дымящимся кофе. — Пожалуйста.
— Спасибо. — Максимов понюхал коньяк, спрятал рюмку в ладони. — А вы верите, что дельфины лучше нас?
— Милый мой, постоишь на моем месте весь день, даже обезьян полюбишь, — с болью ответила женщина.
На вид ей было далеко за пятьдесят. Полная, по-своему красивая, если кому-то нравится вышедший из моды тип рубенсовских женщин. Только немного портили усталые тени под глазами и какая-то безысходность в них.
— Кстати, знаете, сколько длится половой акт у дельфинов? — спросил Максимов.
Женщина сначала настороженно стрельнула в него взглядом, но потом природное любопытство взяло верх.
— Ну?
— Шесть часов.
На несколько секунд на ее лице застыло ошарашенное выражение. Затем она взяла себя в руки.
— Надо же, — задумчиво протянула она. — Выходит, Дельфин не врет.
Максимов не стал уточнять, что собственно спаривание занимает лишь несколько секунд, когда самец и самка живыми ракетами взлетают над водой на несколько метров. Но любовная игра действительно длится часы. И тогда вода кипит от бурных дельфиньих ласк. Зрелище незабываемое, даже пугающее в своей неприкрытой первобытной красоте.
Он положил на стойку деньги, барменша быстро пересчитала их и бросила в кассу.
— Скоро закрываемся, — сказала она уже как своему. — Это сегодня здесь такой бардак. А в будни тихо. Особенно днем.
— Будет время, заскочу, — пообещал Максимов.
— И когда же они напьются, черти! — проворчала барменша, бросив недобрый взгляд в темный конец зала.
Компания, дошедшая до предела загула еще до прихода Максимова, голосила на все лады. Всем разом приспичило толкнуть речь, что они и делали, перебивая друг друга.
«До следующей стадии „мордой в салат“ здесь допиться не успеют, — оценил состояние компании Максимов. — Придется менять дислокацию».
Словно уловив его мысли, кто-то у сдвинутых столиков закричал, заглушая всех: «Айда поздравим маму!» Несмотря на всю странность идеи, массы одобрили ее дружным гоготом.
Загрохотали стулья, жалобно зазвенела посуда.
— А на посошок, мужики?! — напомнил предводитель;
Эту идею массы тут же претворили в жизнь, расплескав по стаканам остатки водки.
Выпив, дружно повалили на выход. Одного пришлось тащить, подхватив под руки. Ступни у него подвернулись и скребли по полу, как у паралитика, но человек периодически поднимал голову и улыбался окружающим, демонстрируя, что он еще жив и радуется жизни.
Потеснив Максимова, на стойку грудью плюхнулся мужик в распахнутой до пупа рубашке. Обдал запахом пота и спирта.
— Тетя Даша, водки! — выдохнул он.
— А больше тебе ничего не дать? — Тетя Даша скрестила руки на пышной груди.
— И шампанского. Две бутылки. — Он вытащил из кармана деньги, рассыпал по стойке. — О, блин… Тетя Даш, посчитай сама, тут хватит.
