Максимов вполуха слушал разговоры толпящихся вокруг дачников. Поймал себя на мысли, что никак не может включиться в их проблемы. Эти люди жили иной, простой и понятной жизнью. Как год за годом, век за веком жили их отцы и прадеды, как, дай Бог, будут жить их внуки. Трудно, хлопотно, в горе и радости. Жили. Так, как никогда у него не получится, можно даже не пытаться. Он был рядом с ними, дышал одним воздухом, грелся на одном солнце, но чувствовал себя необратимо другим. Если долго об этом думать, становилось холодно внутри, будто проснулся ночью в пустой выстуженной комнате.
«А чего ты хотел? Вряд ли кто-нибудь из них видел семь трупов за сутки. И никто не потерял пса, которому обязан жизнью. И никто не охотится на бабу, решившую взорвать мир». Максимов был рад, что надел очки с черными стеклами, никто не мог увидеть его глаз.
Он почувствовал Сильвестра раньше, чем тот вынырнул из-за спины соседа Максимова, пенсионера-дачника, который стоял, выпятив грудь, уравновешивая таким образом тяжесть огромного рюкзака. По щекам дачника струился пот, глаза были закрыты, как у спящей под грузом лошади. Сильвестр ничем не выделялся среди основной массы людей на платформе: отставной военный, кряжистый, но подтянутый, простодушное лицо и неброская одежда. Ни за что не скажешь, что этот человек только что руководил «зачисткой»: вывозом трупа, затаптыванием следов и срочной эвакуацией еще не пришедшего в себя стрелка-арбалетчика.
— Разрешите? — Сильвестр зажал сигарету в коротких пальцах, наклонился к горящей сигарете Максимова.
— Конечно. — Максимов поднял руку выше, чтобы было удобнее прикуривать. Посмотрел в холодные, как мартовское небо, глаза Сильвестра. Тот едва заметно опустил веки.
Сильвестр встал рядом, лицом к парку.
— Квартиру мы зачистили, — прошептал он, выдохнув дым. — И что ты про все это думаешь?
— Инквизитор все время был в коме и этот адрес дать просто не мог. Но у него наверняка был с собой паспорт или что-то в этом роде… Поработали на Аэропорте, где прописан Инквизитор, опросили соседей… Любой мент за день нашел бы эту квартиру, а Инквизитор был в их руках дольше. Я ждал гостей, но чтобы вот так сразу… — Максимов покачал головой.
— А почему не ударили раньше?
— Возможно, руки не дошли. — Максимов пожал плечами. — Возможно, играют. Если меня считают Стражником Севера, то, по ритуалу, убьют последним. А сейчас была генеральная репетиция.
Сильвестр кивнул, сделал вид, что рассматривает кончик сигареты.
— Я из этого ниндзя душу выну! — прошептал он одними губами. — Он у меня и по-японски, и по-корейски, и по-еврейски запоет.
— Вряд ли. Он прикончит себя при первой же возможности.
Сильвестр поднял на Максимова усталый взгляд, но промолчал.
— Что делать мне? — спросил Максимов, тоже повернувшись лицом к парку.
— Передали, решай сам. Фактически, тебя вычислили.
Максимов уже давно принял решение. Сильвестр покосился на него и усмехнулся.
— Можешь не говорить, я догадался. Учти, подготовки у девчонки никакой нет. Инквизитор ее использовал в качестве информатора, не более того.
— А я в демонологии полный профан. Как-нибудь сработаемся.
— Бог в помощь, — после паузы ответил Сильвестр. — Новую машину подгоним через час прямо к ее адресу.
Перед тем как отойти в сторону, Сильвестр прикоснулся к его руке, скользнул взглядом по лицу.
— Ты как, парень?
— Нормально, — ответил Максимов. Под сердцем, несмотря на жару, колола холодная льдинка.
Сильвестр кивнул, щелчком отбросил окурок и растворился в пришедшей в оживление толпе — из-за поворота показалась электричка. Максимов лишь раз увидел седой бобрик Сильвестра. Поезд остановился, открылись двери, толпа, разбившись на штурмовые группы, ощетинилась садовым инструментом и ринулась на абордаж.
Максимову места не хватило, да он и не старался пробиться в душное нутро электрички. Дождался, когда с тяжким вздохом захлопнутся двери. Незаметно осмотрелся на опустевшей платформе. Пристроился к группке прибывших пассажиров, идущих к краю платформы, чтобы не через мост, а кратчайшим путем, по путям пройти к конечной остановке трамвая.
Поплутав немного между домами, вышел на Нижнюю Масловку. Остановил частника, назвал адрес. Водитель попался трепливый до ужаса и всю дорогу до Садовой-Кудринской изводил Максимова байками из своей полной приключений двадцатилетней жизни.
Вика открыла дверь после третьего звонка. Одной рукой придерживала воротник халата, второй удерживала на голове тюрбан из влажного полотенца. Окинула взглядом с головы до ног, прикусила губу. Отступила, пропуская через порог.
Максимов сразу прошел в спальню. Опустился на пол, прижался спиной к стене.
— Я могу чем-то помочь? — тихо спросила Вика.
— Нет.
Максимов вытянулся на полу, положил под голову скрещенные руки. Закрыл глаза.
Кот прошмыгнул мимо ног Вики, осторожно подошел к Максимову, постоял, щуря глаза, будто пытался угадать, с чем пожаловал гость. Коротко мяукнув, вспрыгнул на грудь, потоптался передними лапами, остро покалывая коготками, чуть выпущенными из мягких подушечек. Наконец, устроился там, где было больнее всего, на левой половине груди.
От жаркого тепла кошачьего тела льдышка под сердцем стала таять, не прошло и пяти минут, как исчезла вовсе, оставив после себя пустоту. Кот удовлетворенно заурчал, крепче запустил коготки. Максимов лежал, закрыв глаза, одной рукой поглаживал распластавшегося на груди кота. Слышал, как вошла и вышла Вика, но вставать не стал. Не было ни сил, ни желания даже приподнимать голову.
«Думай о смерти, думай! — приказал он себе. — Она всегда рядом, а ты начал это забывать».
На этот раз он решил вспомнить Африку.
* * *
…Наверно, только среди дикой природы жизнь открывается во всей своей беспощадной простоте, кто бы ты ни был, кем бы себя ни считал, ты — лишь кусок пищи для того, кто оказался проворнее, сильнее и терпеливее тебя. Случайность лишь подтверждает закон. Единственная возможность оказаться на волосок от смерти и уцелеть состоит в том, чтобы раз и навсегда осознать, что смерть всегда рядом и еще никому не удалось ее избежать.
Труп лежал на обочине дороги. Еще совсем свежий, не успевший раздуться под беспощадным солнцем. Очевидно, один из тех, кто попал в засаду на рассвете, хотя по форме это не определить, здесь каждый одевался с бору по сосенке. Вернее, с пальмы.
Два африканца о чем-то громко спорили над трупом третьего. А вокруг пылала от зноя саванна. Земля, где шли в бой под портретами Маркса, а жили по Дарвину. У кого острее глаз и тверже рука — тот жил дольше. И кого не убило оружие, сплавляемое на черный континент из развитых стран, того добивала эта красная, как засохшая кровь, земля. Максимов, прислонившись к раскаленному боку джипа, краем глаза следил за перепалкой солдат. Больше всего его интересовали густые заросли слоновьей травы метрах в ста от дороги.
