Судя по глазам, застолье в его планы не входило. Просто давал шанс противнику проявить слабость, купиться, отступить хоть на шаг от той черты, за которой только силой выясняют отношения, цена ему ясна и цацкаться нечего. На женщину, деньги и жизнь такие прав не имеют.
— Ты дважды не прав. — Максимов покачал головой. — Я тебе не брат. И это ты сейчас у меня в гостях.
Уловил, что в стае уже наметился раскол. Самый молодой и худой первым понял, что шутки кончились. И виноваты по всем раскладам те, кто нарушил закон гостеприимства.
— Хочешь сказать, что знаешь наши законы? — Глумливо усмехнулся предводитель. Он был самый мощный из всех, ему никак нельзя было терять авторитет. Он оглянулся на своих в поисках поддержки, двое расплылись в улыбке.
«Быдло ты, а не горец», — с презрением подумал Максимов. Даже бить расхотелось. Но желание втоптать носом в землю осталось.
— Вам полагается хоронить своих мертвецов до захода солнца, это я знаю точно.
Был момент, когда Максимов приготовился уйти с линии атаки, срубив болевым приемом того, кто бросится первым. Но этот миг, когда рвешься вперед, наплевав на все, они упустили. Что-то сломалось внутри у всех разом. Последним сдался предводитель — выдали глаза. Правда, он сразу же постарался отыграть назад, к той черте, от которой невольно отступил.
— Я что-то тебя не понял, — растягивая слова, произнес он.
Максимов уже точно знал, ничего серьезного не будет, не с кем. И решил добить окончательно.
Короткая фраза на арабском прозвучала, как странная мелодия, дикая и непонятная для изнывающей под солнцем Москвы.
— Чти Аллаха, но уважай чужую веру, — перевел Максимов в ответ на недоуменный взгляд.
— Не понял. — Предводитель машинально поскреб заросшую щетиной щеку.
Раздался резкий, приглушенный окрик, словно вскрикнула большая птица.
Максимов посмотрел на звук. За дальним столиком в темном углу площадки старик в сером пиджаке и папахе сверкнул на него острыми орлиными глазами. Сухие корявые пальцы нервно теребили четки. Из-за стола уже встал и шел к Максимову прилично одетый подтянутый парень. Еще двое таких же, похожих, как братья, остались рядом со стариком.
«Хорош боец», — Максимов с уважением окинул взглядом подошедшего парня.
Под белой рубашкой отчетливо бугрились мышцы. Остроносое лицо, не в пример хамившим сородичам, оказалось тщательно выбритым.
— Прошу прощения, уважаемый. — Он приложил руку к левой половине груди. На пальце блеснул перстень с арабской вязью на печатке. — Это наше дело. Оставьте этих людей нам.
«Эти люди», почувствовав неладное, смотрели снизу вверх, но желания встать не выказывали.
«Грядут большие разборы», — спрятав улыбку, подумал Максимов.
— Рахмат, — поблагодарил Максимов, нашел взглядом старика и вежливо поклонился.
Вернулся к своему столику. Оказалось, только Вика с интересом следила за короткой сценкой, разыгравшейся под навесом кафе, остальные пили и жевали с отрешенным видом случайных свидетелей.
Максимов сделал глоток, кофе уже успел остыть, и неудобная пластиковая чашка теперь не обжигала пальцы. Внутри все клокотало от неповторимого чувства победы. В последние дни и ночи ему не хватало именно этого чувства полной и безоговорочной победы. Надоело ощущать себя зверем, нарвавшимся на кордон охотников, только успевай пригибаться и шарахаться и — никакого удовольствия от жизни.
— Кого только не встретишь, — покачал он головой. Все еще ощущал на себе пронизывающий взгляд старика.
— А что ты им такое сказал? Я же слышала. — Вика придвинула ближе креслице, коснулась бедром колена Максимова. — Они, по-моему, так и не въехали.
— Сейчас им объяснят. Если сочтут нужным, — усмехнулся Максимов.
Парень в белой рубашке в особые объяснения вдаваться не стал, что-то сказал, наклонившись над старшим в стае, кивнул в сторону старика. Этого оказалось достаточно, чтобы все пятеро дружно встали и понуро потрусили вон.
— Может, пояснишь круглой дуре? — Вика толкнула локтем Максимова.
— Это основная заповедь исмаилитов, — понизив голос, ответил Максимов. — Уже несколько веков они наводят шорох в арабском мире. Да и не только в нем.
— А какое ты имеешь к ним отношение? — удивилась Вика.
— Одни и те же понятия существуют в разных языках. На определенном этапе начинаешь понимать, что скрывается за шелухой слов. Это называется «дар языков». Хадж, джихад, газзават, Дикая Охота, — какая разница, как это называть, если мы говорим об одном и том же. А теперь молчи и не встревай, — предупредил он, заметив, что парень в белой рубашке направляется к их столику.
Тот вежливо наклонил голову, чуть задержав взгляд на острых ключицах Вики.
— Еще раз прошу прощения. — Голос у него был низкий и грудной. Акцент почти не слышался.
— Вам не за что извиняться, — ответил Максимов. Последовал еще один учтивый поклон.
— Могу я узнать, кто вы?
Максимов ответил короткой фразой на арабском, потом, помедлив, добавил другую, длиннее, прозвучавшую как молитвенный напев.
— И передайте мой поклон вашему отцу, — закончил он по-русски.
Иссиня-черные глаза парня на секунду потеплели, он кивнул и, плавно скользя между столиками, удалился в свой угол.
— Все живое в природе наделено только ему присущей грацией, лишь человек суетлив и нескладен, — произнес Максимов, внимательно следя за движением его тела. — Обрати внимание, как ходит! Боец опаснейший, можешь мне верить.
— Ты ему это и сказал?
— Нет, естественно.
— Макс, ну не томи! — Вика поскребла ноготками руку Максимова.
— Его интересовало, по какому праву я использовал заповедь исмаилита, если сижу рядом с полуголой женщиной, пью коньяк и курю сигарету. — Он покосился на надувшуюся Вику и улыбнулся. — Пришлось назвать себя.
— И что ты ему такое красивое напел?
— Сказал, что я всего лишь одинокий странник, ищущий дорогу в сады Аллаха. Ну, еще сверкнул эрудицией и добавил фразу. Звучит, ты права, красиво. «Есть реки в пустыне, и есть пути в одиночестве, но нет ни рек, ни Пути в том, кто растворился в других».
— Здорово! — вздохнула Вика. — А где ты арабский выучил?
— Да я его толком и не знаю. Сам учил, пока было время.
«Почти год без дела сидел, свихнуться можно. Чтоб не спиться, пришлось арабский учить», — добавил он про себя.
— А меня научишь?
— И не только этому. — Максимов не покривил душой, дал себе слово научить всему, чему только успеет. Подумав об отпущенном сроке, суеверно сжал кулак. — Пойдем отсюда.
Он подал ей руку, помогая выйти из-за столика.
