Банка угодила даме прямо в лоб, крышка отвалилась, изнутри
высыпалось облако серо-черного, сильно пахнущего порошка. Заорав не своим
голосом, тетка принялась тереть глаза кулаками. Я мухой вылетела в коридор, в
одну секунду подперла дверь кухни тяжелым комодом и, слушая безудержное чихание
вперемежку с воплями, несущиеся из кухни, схватилась за мобильный. Только бы
Дегтярев оказался на месте…
– Алло, – долетел до слуха родной голос.
– Милый! – закричала я. – Скорей сюда! Это Феня! Похоже, она
убила Женю! Поторопись! Я ей в лицо сыпанула перец, но не знаю, долго ли она
чихать будет. И как только я сумела сдвинуть комод…
– Адрес! Немедленно говори адрес! – велел полковник. –
Четко, ясно, быстро, я уже в пути.
Глава 33
Прошло три дня. Дегтярев приезжал в Ложкино ночью и
отправлялся на работу около шести утра. В четверг я, измучившись от
любопытства, попыталась перехватить полковника. Спустилась за полночь в
столовую и ласково прощебетала:
– Хочешь, картошечки пожарю?
Александр Михайлович, не ожидавший моего появления, чуть не
подавился трехэтажным бутербродом, потом сердито ответил:
– Спасибо, еще хочу пожить.
– Ну уж не настолько вредна вкусная картошка, – залебезила
я.
– Верно, – согласился толстяк, – опасаюсь не корнеплодов в
масле, а твоих кулинарных талантов. Перепутаешь чего, и я отравлюсь.
Лишь страстное желание узнать, по какой причине няня Феня
задумала лишить жизни Евгения, удержало меня от резких заявлений. Стиснув
кулаки, я, продолжая фальшиво улыбаться, проблеяла:
– Мне отправляться спать?
– Естественно, – кивнул Александр Михайлович.
– Прямо так идти в кровать?
– Угу, – не дрогнул полковник.
Делать нечего, придется, видимо, убираться восвояси, что
называется, не солоно хлебавши. Но когда рука моя коснулась двери, любопытство
стало нестерпимым, и я обернулась.
– Милый!
– Что? – с полным ртом отозвался Дегтярев.
– Не попадалась ли тебе шуба? – решила я начать разговор
издалека.
– Какая?
– Розовая шиншилла, принадлежащая Татьяне. Ее надо найти!
– Зачем искать? – пожал плечами полковник. – Она наверху,
спит, наверное.
– Речь идет не о нашей гостье, а о манто, – терпеливо
пояснила я. – Если оно не отыщется, Борейко навсегда останется тут. Боровиков
дико зол, он не звонит жене, вообще словно в воду канул. Что делать? Тебе охота
жить с Танюшкой? Может, мне продолжить поиски шубейки? Если честно, пребываю в
тревоге: Алиса пропала, не знаю, жива она или нет, Рита Секридова исчезла, на
звонки не отвечает, дверь не открывает. А ты мне ничего не рассказываешь! Что с
Женей?
– Он жив, – коротко ответил Дегтярев, – вовремя в больницу
доставили.
– А Рита? Алиса?
Александр Михайлович отложил сандвич, посмотрел на него,
потом снова схватил чудовищное сооружение из хлеба, масла, колбасы, ветчины и
сыра, затем вдруг сказал:
– Завтра в пятнадцать ноль-ноль жду у себя в кабинете.
Пропуск заказан, не забудь паспорт и не опаздывай. А на данном этапе я хочу
спокойно поужинать.
– Я всегда прихожу вовремя!
– Молодец, – бодро отозвался толстяк и занялся бутербродом.
Я повздыхала и пошла в спальню. Некрасиво со стороны
полковника так себя вести. Он же великолепно понимает, что я хочу узнать ответы
на свои вопросы, и поэтому сейчас чувствует себя хозяином положения.
Ровно в три часа дня я без стука распахнула дверь в крохотную
комнату, являвшуюся служебным кабинетом Дегтярева, и сказала толстяку:
– Тебе не кажется, что я точна, словно поезд Париж – Лондон?
– Разве между этими городами курсируют экспрессы? – искренно
изумился приятель. – Францию и Англию разделяет Ла-Манш.
– Забыл про тоннель в проливе?
– Ты явилась для какой цели? – покраснел Дегтярев. – Решила
учить меня… э… географии?
– Нет, – испугалась я, – просто поддержала разговор.
Пожалуйста, не сердись!
Полковник уставился в окно.
– Ну милый, – замела я хвостом, – расскажи про Феню!
Дегтярев молчал, и в глубине моей души зашевелились
нехорошие мысли. Ага, вот ты какой! Получил возможность мучить лучшего друга и
решил использовать ее на все сто процентов? Ничего, отольются кошке мышкины
слезки! Сейчас Александр Михайлович поломается и выложит правду, а я, утолив
любопытство, забью холодильник правильной едой. Не видать нашему толстяку
больше ни докторской колбаски, ни рокфора, на полках окажется лишь мясо из сои
да кабачки, приготовленные на пару. Кстати, о слезах. Может, мне заплакать?
Вообще говоря, я рыдаю в крайне редких случаях, в основном от злости. Но,
очевидно, во мне пропал не только великий детектив, но и гениальная актриса – у
меня в голове есть парочка эпизодов, при воспоминании о которых из глаз
водопадом льются слезы.
Итак, начали. 1982 год, «ГУМ», очередь с первого этажа на
второй, хвост тянется через весь магазин – бабы ломятся за сапогами «Аляска»,
замшевыми, черными, с подошвой «манная каша», сделанными в почти братской
Финляндии. Я отстояла за обувью около шести часов, наконец дошла до продавщицы,
оставалось лишь выписать чек. И тут потная тетка в форменном халате завопила:
– Все! Сапоги закончились!
– Но как же так? – воскликнула я. – Вы же продали обувь той,
что стояла до меня.
– Ну и чего? – заорала работница прилавка. – Она последнюю
пару забрала. Ступай домой.
Никогда в жизни мне не было так обидно, как в тот момент. Уж
лучше б «Аляска» иссякла человек за тридцать раньше!
В носу защипало, глаза начали медленно наливаться слезами.
Даже совершенно ненужная в данный момент мысль о том, что сейчас в моей
гардеробной громоздится штук двадцать коробок с зимней обувью и что в сторону
пресловутой «Аляски» я теперь даже откажусь смотреть, не помешала рыданиям.
– Ой, только не реви! – испугался полковник. – Сейчас все
расскажу. Ну, успокойся!
– Хорошо, – захлюпала я носом, – слушаю тебя.
