Мальчик гордо рассмеялся.
– Сам додумался. Дураки избы разбирают, а я хитрый – на
Октябрьской улице клуб стоит, его заперли, а внутри все оставили: мебель и
всякое. Вот оттуда и выношу. А че? Раз побросали, то ничье, ненужное. Так ведь?
Я глубоко вздохнула:
– Скажи, тут остался кто-нибудь из коренных жителей? Ну тех,
кто помнит прежние времена?
Толян почесал переносицу.
– Мамка моя, – уверенно ответил он. – И еще баба Маня…
– Отведи меня к ней, – попросила я.
– К кому?
– К бабе Мане.
– Так она померла, – пожал плечами подросток, – уж две
недели как.
– Тогда пошли к твоей маме, – не сдалась я.
– За фигом?
– Мне необходимо с ней поговорить.
– Не выйдет, – зевнул Толян.
– Почему?
– Бухая лежит, – мирно пояснил мальчик. – Как начала на
бабкиных поминках квасить, так до сих пор не просохла.
– Все-таки проводи меня, вдруг получится пообщаться.
– Даже начинать не надо, – философски отметил Толян.
Но я решительно приказала:
– Показывай дорогу! Приведешь к маме, получишь еще денег.
– Лады, – оживился Толян, – поперли влево, так короче.
Идти оказалось достаточно далеко. Мы лезли через какие-то
овраги, продирались сквозь кусты и в конце концов оказались на кривой улочке,
по обе стороны которой стояли покосившиеся развалины с выбитыми стеклами.
Толян остановился около почти повалившейся на правый бок
избушки и деловито велел:
– Бабки вперед! А то мамку узырите и не заплатите.
Я покорно вынула из кошелька несколько купюр.
– Шоколадно быть богатой, – резюмировал Толян и толкнул
дверь ногой. – Сюды заваливайте. Только наклонитеся, а то башкой чебурахнетесь.
Я послушалась хозяина домишки и очутилась сначала в сенях,
заваленных хламом, потом в омерзительно грязной кухне, затем в загаженной
комнате, обстановку которой составляли две железные кровати, стол и пара
табуреток. Из трех крохотных окошек два были забиты фанерой. В зале стоял
полумрак, а еще тут так воняло, что к моему горлу незамедлительно подкатила
тошнота.
– Вон там мамка, – указал на одну из коек Толян.
Стараясь не дышать, я сделала пару шагов и увидела красное
ватное одеяло, синюю подушку, из которой в разные стороны торчали перья, а на
ней голову с волосами, сбившимися в нерасчесываемый ком.
– Как зовут твою маму? – спросила я у Толяна.
– Ленка, – ответил паренек.
– Елена, – позвала я, – очнитесь! Ау! Слышите меня?
– Можете не стараться, – деловито заметил Толян. – Она,
когда в запое, по трое суток дрыхнет.
Я вытянула руку и, преодолевая брезгливость, потрясла
алкоголичку за плечо.
– Лена, добрый день, вернее, вечер.
– Ни фига не получится, – протянул Толян. – В полном отрубе
маманька!
– Кто же тебя кормит? – воскликнула я.
Толик усмехнулся:
– Так вырос, сиська не нужна. На станцию хожу, там и жру.
– Воруешь?
– Всякое случается, – хмыкнул подросток. – А ваще-то я
работаю, в электричке торгую. У Кольки беру, к примеру, очки солнечные по
двадцать рублей, а толкаю по сороковнику. Вернее, сначала полтинник прошу, а
потом цену спускаю.
– Вечером опасно по вагонам ходить, – растерянно поддержала
я разговор.
– А после шести торговли и нет, – поделился секретами
бизнеса Толян. – Утром хорошо берут – на работу катят, очки позабыли, неохота
цельный день щуриться, а тут я. Еще зонтики здорово хватают, только надо
подгадать под дождик.
– Когда же ты в школу ходишь?
Паренек скривился:
– А ну ее! Че там хорошего? Ну, отвести вас назад к машине?
Это еще стольник.
– Пошли, – кивнула я. – Скажи, ты никогда не встречал здесь
пожилую даму в очках с очень толстыми стеклами?
– Не-а, – помотал головой Толян. – Хотя, может, и ходила
такая, всех не запомнишь. Говорят, здеся коттеджи строить будут, люди всякие
приезжают, чегой-то меряют.
Я села за руль и направилась в Ложкино, настроение
окончательно испортилось. Где теперь искать Феню? Хотя если постараться, то
найти даму можно…
Внезапно в голове словно разорвалась петарда. На секунду я
оглохла и ослепла, а потом сообразила, что это стихийно начавшаяся мигрень
вновь схватила меня в свои объятия. Очень хорошо я изучила свою мерзкую
болячку, она имеет обыкновение наваливаться внезапно. Сидишь себе спокойно,
пьешь чай, вдруг – бац! – в глазах темно, а через четверть часа начинает
тошнить, затем приходит озноб, в носу поселяется непонятно откуда взявшийся
запах тухлого мяса… Если неприятность застигает вне дома, главное – как можно
быстрее дорулить до родной кровати.
В Ложкино я въехала, уже колотясь от холода, и даже не сумела
загнать машину в гараж. На подгибающихся ногах я еле-еле поднялась по
ступенькам. Почти ослепнув от боли, я, не снимая ни уличной обуви, ни куртки,
на ощупь добрела до гостевой комнаты и шлепнулась на кровать. «Слава богу, –
промелькнуло в голове, – добралась».
Огромный медведь, встав на задние лапы, начал приближаться
ко мне. Я, по непонятной причине лежащая на земле, попыталась сесть, но в эту
секунду громоздкая туша внезапно плюхнулась на меня и придавила всем своим
весом.
– Помогите! – заверещала я. – Спасите!
– Дарь Иванна? – воскликнул медведь. – Ой!
Глаза с трудом приоткрылись, в ту же секунду пришло
понимание: нахожусь дома в Ложкине, у меня разыгралась мигрень, а на кровать,
где я устроилась, пытается лечь Иван.
– Дарь Иванна, Дарь Иванна, Дарь Иванна… – словно заевшая
пластинка, бубнил садовник. Потом, кое-как справившись с речевым аппаратом,
спросил: – А чего вы тут делаете?
– Занимаюсь фитнесом, – ехидно ответила я и стала
распутывать шнурки, а то утром Ирка выразит крайнее неудовольствие, увидав, как
хозяйка испачкала кроссовками покрывало.
