Зрителей капитально разметало, но из надстройки полезли еще.
Вторым на вертолетной площадке оказался Голицын, которого из воды Малыш просто выдрал. Еще одна граната полетела.
Взрыв.
В живых никого.
Дед понесся через площадку почти на четырех конечностях. Не так, как спринтер понесся, грудь вперед, а как шахтер по выработке, низенько-низенько пригибая голову и буравя головой воображаемый тоннель.
Их никто не атаковал несколько секунд. Этого хватило, чтобы Диденко добежал до надстройки, поднял трофейный «FAMAS» и откатился от входа в сторону.
Третьим закинули Бертолета. Он еще не успел подняться, а в него полетели пули.
Стрелок стоял в черной прямой кишке прохода прямо около Диденко. Старший мичман, присев, высунулся снизу и расстрелял французика из трофейной пукалки. Жалко птичку.
Малыш залез последним. Ему, собственно, ничего и не досталось. Вчетвером, собрав то, что им послал военный бог в виде чужих автоматов и боеприпасов, морпехи стали пробиваться к мостику.
Времени на отдых не было. Повалив всех на палубе, русские полезли внутрь и учинили внутри корабля голливудский вестерн. Или итальянскую вендетту, кому как нравится.
Прорвавшись к компьютерам, они не стали выяснять, всю ли команду они перебили. Кто тут капитан судна… приведите мне капитана, я учиню ему кровавый допрос… главное – вывести это нанотехнологическое чудовище из строя.
Бертолет от вида дисплеев и кнопочек обезумел и извел на панельки два трофейных рожка патронов. Пусть знают, гейропецы, мы не жадный и даже щедрый народ. Многие любители что-нибудь разломать, расковырять, разрушить и раздолбать заплатили бы неплохие деньги, чтобы поменяться местами с морпехами. А не судьба.
Представляете аукцион «Сотбис». Сэры, пэры, такие, в смокингах. Бабы надушены, в парче и жемчугах, золотом, серебром и бисером в глаза пылят. За кафедрой такой метродотель. Нет. Аукционье. Да не же. Как его… тот, кто аукцион ведет… аукционист! И тут лот: «Опустить французский фрегат».
Битва жуткая. Все вопят. Громче всех китайцы. Им флот надо развивать, и японцы, им мишень для роботов нужна подешевке.
А тут без торгов, берешь автомат и: «За, Родину! За культ личности!» – разносишь все к чертовой матери.
Цветные стекляшки и лампочки дисплеев приходили в негодность так скоро, будто их отдали на растерзание огромной бензопиле.
Др-р-р-р-р-р, мля!
Знай наших!
Удостоверившись, что они полностью уничтожили все органы управления кораблем, пловцы поспешили обратно тем же путем, что и пришли, по дороге избавляясь от бесполезных западных стволов. После купания ими придется долго заниматься, чтобы оживить. А у них нет времени на кружок «Умелые руки».
Голицын на бегу, перед тем как сигануть в море, успел доложить командиру о том, что в их сторону больше ничего лететь не должно.
В этот момент французский снайпер промазал и снял солдата, который стоял рядом с Татариновым.
Тут же упали и начали ползком на пузе возвращаться к своим позициям, приводя себя в состояние крайней вздрюченности и ярости.
Командир на рефлексах рухнул на землю и прополз по камням в воронку, возникшую от удара ракеты, на место где недавно стояла караульная вышка.
Задрали! Задрали, твари!
* * *
После того как морпехи раздолбали фрегат, у всех возникло гипертрофированное чувство выполненного долга, несмотря на то что общая ситуация не сильно поменялась. Они молодцы, они помогли своим боевым товарищам и сделали все, что от них зависит на данный момент. Только вот оружие они с собой не несут. Утопло.
Проплыв вдоль берега около километра, морпехи выбрались на сушу в порту. Спрятавшись между контейнерами, решили перевести дух. Нагрузка, выпавшая на них с момента прибытия в Джибути, век бы его не видеть, была запредельная.
После заплыва никто не говорил. Все только, как рыбы, хватали ртом кислород и дышали, дышали, дышали как в последний раз, забивая легкие воздухом. Сил больше нет. Поджилки трясутся. Ты чувствуешь, что никаких запасов организма не хватает. В руках тремор от военного фитнеса. Круги перед глазами, дышать нечем. Жара. Влажность. Соль разъедает легкие осколочные ранения. Хочется выть. И даже на это сил нет.
Патронов – по рожку на брата. Нет пресной воды, нет еды, нет времени сидеть и охать!
Отдышавшись, Голицын сполз вниз по стенке контейнера, к которой еще недавно привалился, как боров к матке, и посмотрел на своих товарищей. Физиономии у всех были замученные. Как раз тут он вспомнил о Федюнчике, который увлекался местными шлюхами, отдающимися за еду. Зря его с собой не взяли…
После того как цвет лица у бойцов стал здоровее, а взгляд увереннее, командир поручил Диденко осмотреться.
Старший мичман прошел по узкому проходу между контейнерами, посмотрел «чего там», вернулся и с видом хранителя древней тайны прошел и в противоположном направлении.
По ходу дела он не комментировал то, что видел, лишь качал головой, но когда сел рядом с группой, доложил:
– Французские патрули с обеих сторон. Слева пешие, с другой стороны на машине. – Для пущей уверенности он показал пальцем направления. Дальше решать командиру.
– Сколько человек в машине?
– Как минимум четверо, может быть, пятеро.
Голицын в задумчивости посмотрел на конец ствола своего автомата, к которому был прикреплен штатный глушитель. Это недостаточно тихая штуковина. Всего в нескольких десятках метрах лодки, автомобили, народ ходит-бродит.
Голицын четко помнил, что всякий риск должен быть оправдан.
Им необходим транспорт. Необходимо убираться отсюда, а не высиживать здесь птенцов. Но при захвате машины вероятность обнаружения крайне высока.
Командир пошел взглянуть сам. Бронированной джип с людьми внутри. Соблазнительная цель, но без шума вытащить их оттуда нет никакой возможности. Напротив того места, где они оказались, прямо через дорогу, идущую вдоль берега, небольшое здание. Видимо, какая-то портовая контора, а может быть, просто подсобное помещение. Надо убираться, а не сидеть между контейнерами и не ждать, когда кто-то из патрульных сунет к ним свой нос. Голицын в задумчивости стал гипнотизировать коричневую дверь здания, которая находилась как раз за джипом.
Если сидящие в салоне люди не посмотрят в нужный им момент в зеркало заднего вида, они смогут проскользнуть незамеченными. Но была еще одна задача. А можно ли открыть эту дверь в принципе?
Старший лейтенант медлил. Подчиненные видели, как по лицу командира волнами пробегают какие-то мысли. Он что-то хочет синтезировать у себя в голове, но у него никак не получается.
Выдвигаться всей группой – опрометчиво. Послать одного – неизвестно, открывается эта дверь или нет. Если она закрыта или заварена, то тогда никаких шансов.
