– С вашей стороны очень великодушно, оставить карьеру ради помощи больному свекру! – Александра с уважением смотрела на нее. – Постойте, это не для него ли вы заказывали нишу?
– Именно для него, – кивнула Ирина. – Тут, видите ли, непростая история…
…Больной свекор оказался человеком капризным, чему Ирина, впрочем, не удивилась. К этому она была готова.
– Если человек день и ночь мучается от боли, его раздражает, если рядом живет кто-то молодой и слишком здоровый, – грустно сказала женщина.
«А вид у нее не цветущий, – размышляла тем временем Александра, глядя на бледное, измученное лицо гостьи и ее безостановочно трепещущие веки. – Но может быть, это результат двух лет ухода за капризным стариком?»
– Больше всего Виктор Андреевич возмущался тем, что сын не сам приехал, а прислал меня. – Ирина невесело улыбнулась. – Как будто я не была бы рада остаться там, в Париже, заниматься любимым делом. Ведь я сознательно, добровольно поставила на себе крест! Когда бросаешь танцы на год-другой, бросаешь их навсегда. Я немного тренировалась дома, заглядывала иногда в тренажерный зал, но что это значит по сравнению с ежедневными нагрузками, выступлениями, гастролями… А Иван никак не мог приехать в Москву! Не может и сейчас! Он нужен там каждый день, к тому же шоу постоянно ездит на гастроли. В случае самовольного отъезда ему грозит огромная неустойка, понимаете?
Она встала и обняла себя за локти, словно вдруг озябнув.
– Я закрыла для себя возможность вернуться на сцену. Мое место тут же было занято… Как водится! Но все бы ничего, если бы Виктор Андреевич вел себя чуть терпимее. Он иногда бывает невыносим! Видит бог, я терплю, но порой хочется сбежать от него куда глаза глядят!
Ирина взглянула на художницу напряженно, вопросительно, словно пытаясь понять, сочувствует ли та ее невзгодам. Александра, которую отчасти смущала такая внезапная, бьющая через край откровенность постороннего человека, все же кивнула:
– Да, вам не позавидуешь! К тому же, вы говорите, от этой ниши зависело нечто важное, и вот, незадача… А если не секрет, что может произойти, если ее не предоставят вашему свекру тотчас?
Ирина, помедлив, ответила:
– Боюсь, нечто действительно ужасное. Это наше внутреннее, сугубо семейное дело, но мне больше не к кому обратиться за помощью, только к вам! И вы должны понять, насколько это важно! Если ниша не будет у меня завтра, завтра же утром, Виктор Андреевич уничтожит завещание, сделанное им в пользу сына! Иван, единственный законный наследник, останется ни с чем, а все получит совершенно посторонний человек, аферист! Аферистка, точнее!
Александра изумленно всплеснула руками:
– Да что это за бесценная реликвия такая?! Спору нет, барельеф красивый, но это же просто гипсовая поделка, только и всего!
– Для вас и для меня это кусок гипса, – кивнула Ирина. – Для старика это имеет совсем другое значение.
…Женщина рассказывала, волнуясь, стараясь не упустить ни одной подробности, то и дело заглядывая Александре в глаза. Взгляд ее сделался таким молящим, несчастным, что слушательнице было неловко его встречать. И чем яснее для художницы становился смысл повествования, тем больше она озадачивалась тем, как разрешить возникшую проблему в короткие сроки. А решать надо было немедленно, как следовало из краткой исповеди Ирины.
– Видите ли, – гостья молитвенным жестом сложила руки, – мой свекор человек с некоторыми причудами. Вполне извинительными, правда! Он много лет вдовеет, мать моего мужа умерла, когда Иван был еще совсем маленьким, двухлетним, он ее даже не помнит. И Виктор Андреевич, и жена его покойная работали в театре, не в Москве, а на Урале. Они тоже были художниками-декораторами. Когда у них родился Иван, Виктор Андреевич решил переселиться в столицу, и это ему удалось, в конце концов. Правдами и неправдами перевелся в московский театр и перевез мальчика с женой от деда с бабушкой, своих родителей. Вскоре после переезда жена тяжело заболела и умерла. Больше он не женился, хотя мог бы, наверное, мужчина был интересный. Но память о жене он хранил свято! Сына растил один…
– Это огромная редкость, такая верность в наше время! – Александра проникалась все большим интересом к рассказу. – Понятно, что он очень дорожит единственным сыном, ведь он посвятил ему всю жизнь!
– Сыном – да, но не мной! – с горечью ответила молодая женщина. – Меня он принял постольку-поскольку, Иван попросил. И два года я терпела его капризы, жила вдали от мужа, вкалывала как сиделка и прислуга, как нянька… Только им-то платят, с ними считаются, они всегда могут уйти, если им нагрубят… А я… Я не могла!
Женщина, сникнув, замолчала, ее голос словно растаял в наступившей внезапно тишине. Александра не торопила ее, не задавала вопросов, рвущихся у нее с языка. Она уже поняла, что с нишей связана совсем не обычная история, которая не имеет ничего общего с банальной прихотью заказчика.
– Иван, когда звонил мне из Парижа или из другого города, где они в тот момент находились на гастролях, всякий раз говорил: «Потерпи, отец очень болен, я никогда не забуду того, что ты за ним ухаживаешь!» – Женщина вновь подняла глаза и взглянула на свою безмолвную слушательницу. – Верится вам в его благодарность? Сдерживают люди такие обещания или нет?
– Как знать? – рискнула усомниться Александра. – Иные ничего не обещают, а помнят добро, другим можно всю жизнь посвятить, и благодарности не дождешься. Вы сами должны знать своего мужа.
– Так-то оно так, – нехотя согласилась Ирина. – Но мы так долго живем в разлуке! Он мог измениться… Теперь я ни в чем не уверена, и в нем меньше всего!
…В последнее время свекор чувствовал себя намного хуже. Консультировавший его на дому доктор, прежде настаивавший на госпитализации, вдруг заявил, что в этом нет уже особого смысла. Ухудшение продолжалось с самых новогодних праздников. Месяца полтора назад мужчина наконец заявил невестке, что предвидит свою близкую кончину.
– И с тех пор он не мог больше ни о чем говорить! Твердил, что уверен: умрет в апреле, никак не позже первой декады. Именно в этих числах скончалась его жена. Вот, вбил себе в голову… И в связи с этим вдруг потребовал очень странную вещь, а именно – чтобы ему немедленно прислали с родины гипсовую нишу работы жены.
Александра вопросительным жестом указала на барельеф, и гостья кивнула:
– Да, именно такую. Но только «Бегство в Египет», а не «Возвращение».
– Погодите! – изумленно воскликнула Александра, – но ведь эта ниша сделана только что?!
– Конечно, это лишь копия той… – пожала плечами Ирина. – Я отдала скульптору фотографии, к счастью, они сохранились в семейном архиве. Свекор сам мне их показал, когда рассказывал о нише. А то, что бы я делала… Но сама ниша утрачена. Ее когда-то давно разбили, и осколки выбросили. А эта работа была по особенным причинам дорога супругам. Мать сделала ее, когда родила Ивана, сидя дома, не ради денег, а для души. Она не была религиозным человеком, к слову, но беременность сделала ее более экзальтированной… Ей захотелось изобразить библейский сюжет, где была бы затронута семейная тема… Так говорил мне свекор, во всяком случае. Ниша после переезда семьи в Москву осталась на Урале, у родителей Виктора Андреевича. Конечно, теперь стариков на свете нет…
