Они вышли уже на Петровку, когда мужчина вдруг остановился как вкопанный. Александра тоже вынуждена была остановиться, сделав еще несколько шагов. Она увидела, как заказчик принялся вдруг шарить по карманам. Судорожно, порывистыми движениями ощупав куртку, брюки, словно ища что-то крайне необходимое, мужчина вдруг покачнулся и опустился на землю, встав на одно колено, потом на оба. Он упал бы, если бы подбежавшая художница не поддержала его под локоть.
– Вам плохо?! – воскликнула она.
Мужчина не ответил. Он стоял на коленях, опустив голову, все ощутимее наваливаясь на поддерживавшую его руку. «Я не удержу его, он упадет!» Она оглядывалась, но прохожие стремились побыстрее миновать их. Александра уже собралась прямо потребовать помощи от первого попавшегося человека, когда мужчина вдруг зашевелился и сделал попытку встать. Художница поторопилась ему помочь, и он, выпрямившись, удержался на ногах, хотя его заметно пошатывало.
«Может, он пьян?» – спросила она себя, заглядывая ему в лицо, но тут же отмела эту мысль. Заказчик был бледен, сипло и часто дышал сквозь стиснутые зубы, его неподвижный взгляд, казалось, созерцал что-то очень далекое – во всяком случае, не Петровку с машинами, дорогими магазинами и спешащими прохожими и не женщину рядом, не ее испуганное лицо.
– Я сейчас вызову «скорую», – сказала она, продолжая озираться в поисках помощи. Заметив неподалеку аптеку, Александра радостно воскликнула: – Давайте дойдем туда? Там вам помогут, позовут врача!
– Ни к чему, – заговорил наконец мужчина. – Я просто устал.
– Вы едва на ногах стоите…
– Присяду где-нибудь… Отдохну, и все будет хорошо. – Тут он словно впервые заметил ее и проговорил без особых эмоций: – Спасибо вам большое.
– Не за что. – Александра, почувствовав легкое движение его локтя (мужчина пытался высвободиться из-под ее опеки), отпустила руку. – И все-таки нужно обратиться к врачу. Может, у вас серьезный приступ?
– Спасибо за заботу! – уже намного теплее ответил мужчина. – У меня ничего особенного, уверяю вас. Это действительно усталость… Я плохо сплю в Москве… Нервы… Давайте зайдем куда-нибудь? Я просто обязан вас пригласить!
Слегка удивленная таким оборотом, Александра, улыбаясь, пожала плечами:
– Вы меня совсем не обязаны куда-то приглашать… Но идемте! Вы меня угостите кофе, а я удостоверюсь, что вам стало лучше.
Ее спутник окончательно пришел в себя, залпом выпив стакан воды, которую попросил тут же, переступив вместе с Александрой порог кафе. Лицо мужчины утратило так напугавший художницу пепельный оттенок, взгляд стал живым, хотя и оставался слегка отсутствующим. Георгий – так он представился, даже начал улыбаться и пытался шутить над своим приступом, но глаза его оставались сумрачными и печальными, словно он думал в это время совсем о другом.
Официант ушел, приняв скромный заказ, – художница наотрез отказалась от перспективы обеда и попросила кофе с пирожным. Георгий вертел в руке опустевший стакан, на дне которого побрякивали кубики тающего льда. Время от времени он делал маленький глоток талой воды. После взаимного представления повисло молчание, нарушить которое Александра решилась не сразу.
«Какие у него глаза! – думала она, глядя на сидевшего напротив человека, ушедшего глубоко в свои мысли. – О чем можно думать с такими глазами? Они как будто обращены внутрь, созерцают что-то невидимое больше никому… Вероятно, горе еще свежо…»
– Я вас видела в церкви, – сказала она наконец, видя, что собеседник совсем о ней забыл. – В храме Святого Людовика.
– Когда?! – У Георгия был испуганный вид внезапно разбуженного человека.
– Вчера, – уточнила Александра, недоумевая, почему такая простая фраза вызвала испуг. – Вы были там, говорили с моим знакомым, скульптором.
– Ах, вчера… – Мужчина потер ладонью лоб, словно пытаясь стереть мешающие мысли. – Вчера я там был, да… Вы тоже скульптор?
– Я художник. Еще реставрирую, перепродаю антиквариат, картины, всяческое старье… Если вас что-то интересует…
– Вряд ли я буду что-то покупать или реставрировать. – Георгий поставил наконец стакан. – Да и картины никогда не заказывал. Я от искусства далек, и не разбираюсь в нем совсем.
– Вот как? – Александра улыбнулась. – А вчера я слышала, как вы отчитывали Игоря за неверно понятое настроение алтарной ниши… Со знанием дела! От него потом прямо пар валил, как после настоящего худсовета.
– Да что я знаю… – протянул Георгий. – Ничего, так… Побывал недавно в командировке в Италии, увидел там эти алтари и подумал, почему бы и мне не устроить такой… На память… Для себя самого и для тех, кто еще не забыл…
Он внезапно замолчал, и Александра не торопилась нарушать повисшую тишину. Она чувствовала, что мужчина и сам стремится поделиться своей болью, а настойчивость может оказаться бестактной. «Когда заказывают нишу для церкви в память о ком-то, эту память не стремятся скрыть, наоборот! Он расскажет…»
Ей принесли кофе, и она медленно мешала ложечкой сливочную пену, опустив взгляд в чашку, когда Георгий, без понуканий с ее стороны, заговорил, отрывисто и словно обращаясь вовсе не к собеседнице.
– Если спросить у здешних прихожан: «А вы помните, как это случилось? Помните их?», кто-то ответит, что помнит приблизительно, кто-то скажет, что впервые слышит. А тогда, пять лет назад, казалось, только об этом и говорят… Так все и проходит, исчезает без следа. Я увидел те ниши, в Италии, и подумал – они ведь в честь совсем уж безвестных людей, о смерти которых ни в газетах не писали, ни репортажи не снимали. А вот что-то осталось, хотя бы кусок алебастра какого-то… Пара цветочков, лампадка. И мне захотелось сделать так же, в память о них.
– О ком? – Александра поняла, что теперь можно задавать вопросы. – Это ваши близкие? Родные?
– Как посмотреть. – Георгий пожал плечами, взгляд вновь принял отсутствующее выражение. – Есть у меня родные, которые мне совсем не близки. Не родные, нет. Родственниками мы не были, я просто знал одного из погибших. Еще давно, когда мы оба жили там… В Казахстане, в Караганде.
Он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону витринного окна.
– Потом я уехал в Германию и вот в начале двухтысячных вдруг встретил его здесь, в Москве, в церкви. А вы-то слышали об этом убийстве? – спросил Георгий после короткой паузы.
– О каком убийстве, простите? – осторожно переспросила Александра.
Последний вопрос поселил в ней подозрение, что собеседник слишком поглощен своим горем, чтобы считаться с реальностью. «Он думает только об одном, очевидно, ему стало казаться, что все должны думать о том же и угадывать его мысли! Ничего хорошего… В том числе для Игоря – такому клиенту никогда не угодишь, он ведь ждет увидеть то, что уже есть у него в воображении. Мастер в таком случае – досадная помеха!»
– И вы не слышали! – кивнул Георгий с видом полного удовлетворения. – Все забыто, я же говорю. А тогда о нем все шептались… Это случилось здесь, рядом, на Петровке. Я мог бы показать вам дом, но не могу на него смотреть. Уж простите… Это произошло осенью, в октябре… Нашли два трупа в квартире, принадлежавшей ордену иезуитов. Убили двух священников. Убийцу скоро нашли, он что-то плел в свое оправдание, но был осужден как виновный. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то сплетничал. А теперь, видите, все забыто… Отец Отто Мессмер – это и есть мой земляк, и еще с ним был убит отец Виктор Бетанкур. Вы хоть имена этих священников помните?
