– Значит, что-то все-таки случилось. – В голосе женщины звучали обреченные нотки, как у человека, привычного к неприятностям. – Хорошо. Только не здесь, не на квартире.
Александра вовсе и не собиралась делать свидетелями их разговора непосредственных участников обсуждения. Она поторопилась ответить:
– Я могу подойти к вашему дому, когда вы закончите с обедом, и мы посидим где-нибудь, недолго. Или пройдемся, погода, кажется, чудесная.
– У меня нет времени и желания где-то сидеть и тем более прохаживаться! – Ирина говорила отрывисто, неприязненно. – Скажите прямо, что случилось? Я и так на нервах.
Но Александра настаивала на встрече. Ей казалось, что, видя глаза собеседницы, она обязательно поймет, лжет та или говорит правду. Они договорились увидеться спустя полтора часа. Еще час Александра заставила себя высидеть за работой. Справившись с очередной фразой, она каждый раз смотрела на часы. Время, как ей казалось, шло страшно медленно. Наконец художница поняла, что дольше не выдержит. Загадка волновала ее куда больше, чем написание статьи. Одевшись, она торопливо покинула мастерскую.
Ирину пришлось дожидаться полчаса. Когда та появилась из подъезда, хмурая, встревоженная, художница поняла, что разговор легким не будет.
Застегивая на ходу пальто, молодая женщина подошла к Александре:
– Ну что там у вас? В двух словах?
– Так не получится. Это серьезный разговор, – твердо ответила художница.
На бледном нервном лице заказчицы явно отразилось смятение. Она с недоверием смотрела на Александру, но не решалась больше ни о чем спрашивать. Художница молча пошла в сторону бульвара. Она не оглядывалась, но слышала за спиной шаги Ирины.
Александра не торопилась говорить. Она была далека от мысли хитрить, чтобы выведать истину, но и попасть впросак, задав неуместный вопрос, ей не хотелось. Она чувствовала во всем происходящем тайну, тревожащую и манящую ее все сильнее. Откровенность Нины, грубая и прямая, смутила ее вчера, но объяснила немногое. Тот разговор загадал загадки, не дав ответов.
– Куда мы идем? – раздалось у нее за спиной.
Остановившись, Александра обернулась:
– Зависит от вас. Вы сказали, что у вас нет настроения заходить в кафе, а то бы мы…
– Ничего от меня не зависит! – отмахнулась Ирина. – Давно уже ничего… Сядем здесь, хоть на солнце погреюсь.
Она указывала на бульвар, на свободную скамью, освещенную солнцем. Женщины выждали, когда пройдет тяжело бряцающий трамвай, перешли мостовую и уселись на скамейке. Ирина взглянула прямо в лицо спутнице:
– Честно и прямо, в чем дело?
– Свекор подстроил вам с мужем ловушку, – неожиданно для себя самой произнесла Александра. – Он знает, что ниша давно разбита. Странно было бы, если бы он этого не знал! Ведь он сам ее когда-то разбил!
Ирина слушала, не перебивая. Ее лицо лишь слегка исказила мелкая судорога, и оно вновь застыло.
– Вы старались напрасно! – повторила Александра. Неподвижность Ирины начинала ее тяготить. – Вся эта возня с нишей ни к чему!
– Зачем же он требовал, чтобы ее привезли? – стряхнув оцепенение, проговорила Ирина. Она произнесла эти слова как будто без особенного удивления, по обязанности. – Ведь он так настаивал! Не выжил же он из ума?!
– Быть может, хотел, чтобы Иван задал встречный вопрос: откуда, мол, возьмется разбитая ниша, и тоже забеспокоился о нем? Хотел поговорить наконец с сыном, вступить в диалог? – осторожно предположила Александра. – Ему это уже два года не удавалось…
Молодая женщина резко повернулась к ней, так что Александра невольно отпрянула.
– Послушайте-ка… Вы откуда все это узнали?! Вы что, говорили с ними? Со свекром?! С Ниной?! Когда вы вчера вдруг исчезли, я сразу поняла, что-то тут не так!
– Говорила, вы угадали. С Ниной, – все так же прямо ответила Александра, наблюдая за тем, как вновь искажается лицо собеседницы. – Почему бы и не поговорить?
– О боже… – Ирина прижала ко лбу ладонь. Этот жест показался Александре вопиюще театральным. – Могу себе представить этот разговор…
Некоторое время они молчали. Художница бросила пару осторожных взглядов в сторону притихшей собеседницы и отметила, что та сидит, словно уснув с открытыми глазами, неподвижно уставившись на ничем не примечательный особняк на противоположной стороне бульвара. За спинами женщин вновь прогремел трамвай. Ирина, очнувшись, отрывисто спросила:
– И что же она вам обо мне наговорила?
– Ничего особенного, – сдержанно ответила Александра. – Конечно, она обижена, что вы оттеснили ее от родственника. Ведь она, оказывается, тетя вашего мужа. Вы-то мне сказали, что это посторонняя женщина, сиделка…
– Я знаю, что она в родстве с покойной матерью Ивана, – не смутившись, ответила Ирина. – Но это никакого значения не имеет. Они далекие, чужие люди, она ухаживала за Виктором Андреевичем за деньги, как сиделка. Да еще, на правах родственницы, продавала вещи… Сколько нажила на этом, уже не установить. Иван говорил, у отца была отличная коллекция театральной живописи, эскизы декораций, костюмов к балетам, операм… Все – Серебряный век. И лучшее исчезло, кажется, бесследно.
– Кажется? – уточнила Александра.
– Кто же мне даст проверить? Он даже на мои вопросы не отвечает. О Нине я уж и не говорю.
Она вновь замолчала, а художница обдумывала услышанное. «Нина уверяла, что продала какие-то мелочи, выручила гроши, а тут вон что… Она тоже может врать в таком случае, это очень понятно!»
Александра понимала, что змеиный клубок, где переплелись чужие семейные дрязги, амбиции, материальные интересы, для постороннего взгляда является загадкой неразрешимой. «Разумнее всего свести свою роль в этой истории к простому посредничеству, о чем изначально и просил Стас…» Но она не двинулась с места.
– Того, что Нина продала, не вернешь, денег этих тоже… – после долгой паузы проговорила Ирина, разглядывая носки своих туфель. – Но осталось еще немало. Осталась сама квартира, наконец. Я терплю всю эту каторгу ради того, чтобы тетка не обокрала Ивана подчистую. Остальное не важно.
– Остался еще его отец! – напомнила Александра, шокированная такой неприкрытой прагматичностью. – Ведь он жив!
Ирина, откинув упавшие на грудь длинные темные волосы, недоуменно посмотрела на нее:
– Жив, конечно…
– Так разве, пока ваш свекор жив, он не вправе распорядиться своим имуществом так, как захочет? Подарить кому-то, продать, составить другое завещание?
Художница произнесла эти слова, не раздумывая над тем, какое впечатление они могут произвести на Ирину. Ей просто захотелось слегка одернуть собеседницу, воспринимавшую, по всей видимости, старика, как досадную помеху на пути к наследству.
Эффект от ее замечания был поразительный. Ирина, чье лицо порой казалось не просто бледным, а даже бескровным, внезапно побагровела. Ее губы дрожали так, что она едва смогла выговорить:
