Неожиданно голос показался ему знакомым, и он был не
женским. Слегка изумленный странным приемом, Владлен шагнул в темноту, входная
дверь сама по себе захлопнулась.
Богоявленский вздрогнул, его обступил непроглядный мрак, ни
один лучик света не прорезал пространства.
– Душенька, – попросил Владлен, – не могли бы вы зажечь
лампу, право, я теряюсь впотьмах.
– Сейчас, – сказал до боли родной мужской голос, – только ты
за стену уцепись.
– Зачем? – изумился поэт, пытаясь сообразить, отчего ему так
хорошо известен сей спокойный баритон.
– Чтобы не упасть, – со смешком пояснил хозяин, и в ту же
секунду под низким потолком вспыхнула простая, неприкрытая никаким абажуром
лампочка. Владлен на секунду зажмурился, потом открыл глаза, увидел вбитые в
стену крючки, потертые обои, повернул голову и по-бабьи взвизгнул.
В узком коридорчике стоял постаревший, поседевший Николай
Шнеер.
– Сказал же, ухватись за вешалку, – улыбнулся он, – а еще
лучше сядь!
Богоявленский рухнул на табуретку, белевшую около стены.
– Коля, – прошептал он, – ты?
– Я.
– Что ты здесь делаешь? – никак не мог прийти в себя
Владлен.
– Живу временно, завтра уезжаю.
– Коля, – в изнеможении выдавливал из себя слова
Богоявленский, – ты вообще откуда сюда приехал и в какое место завтра
отправляешься?
Шнеер рассмеялся.
– Не бойся, ты видишь не выходца с того света. Я жив, здоров
и вполне еще ничего себя чувствую.
– Но… мы же похоронили тебя!
– Ты видел труп?
– Н-нет, – заикался Владлен, – гроб был закрыт.
– То-то и оно.
– Но Нина…
– Ей тоже мертвеца не показали.
– Господи, – потряс внезапно заболевшей головой
Богоявленский, – кто же лежит в могиле?
Шнеер пожал плечами.
– Понятия не имею. Этой стороной вопроса занимался иной
человек. Главное – я жив.
– Но Нина…
– Считает меня умершим.
Владлен вскочил на ноги.
– Коля! Ты зачем такое учудил? Решил удрать от жены? К
любовнице? Нет бы просто развестись!
Шнеер снова засмеялся.
– Ты неисправим. Первая мысль, приходящая в голову нашему
поэту, всегда о бабах. Помнишь, где я служил?
Владлен кивнул.
– Еще вопросы будут? – вздернул брови Николай.
– Так КГБ давно нет, – прошептал поэт.
Шнеер усмехнулся.
– Может, и так, а может, и иначе. Ладно, времени мало, мне
нужна твоя помощь.
Владлен снова обвалился на табуретку, его затрясла крупная
дрожь.
– Экий ты псих стал, – укорил лучший друг, – да и выглядишь
плохо. Пьешь?
– Нет, давлением мучаюсь, голова болит, – пояснил поэт,
приходя потихонечку в себя.
– Ясно, – процедил Николай, – и расплылся весь. Диету
соблюдай, занимайся спортом, вот лишний жир и скинешь, нельзя так себя
запускать.
– Что делать надо? – залепетал Владлен.
– Ерунду.
– А именно?
– Принести бумаги.
– Какие? – снова заколотился в ознобе поэт.
– Приди в чувство, – встряхнул его Шнеер, – и слушай. В моем
кабинете, во втором от окна шкафу…
– Почему сам не возьмешь? – спросил Владлен, когда Шнеер
умолк.
Николай постучал согнутым пальцем по лбу.
– Да, действительно, – спохватился Владлен, – но Нина может
меня не впустить.
– Постарайся.
– Как?
Шнеер вздохнул.
– Значит, так! Запоминай сценарий, соберешь все актерские
задатки, а они у тебя есть, и принимайся за дело.
Владлен замер на табуретке. Выучив роль, Богоявленский начал
проявлять любопытство:
– Скажи, что в папке!
– Бумаги.
– Какие?
– Ерундовые.
– Уж, наверное, не пустяк, коли тебе передо мной открыться
пришлось.
– Соображаешь, – кивнул Николай, – ладно, помнишь Никиту
Волка?
– Его забудешь! Сволочь, всю жизнь мне сломал.
– Настал черед отомстить ему.
– Как?
– В папочке документы, свидетельствующие о его работе
«стукачом».
– Зачем они тебе? – не успокаивался Владлен.
– Надо заставить Никиту кое-что сделать, – протянул Шнеер, –
поверь, ему мало не покажется. Небось считает, все быльем поросло, свидетели
умерли, никто «Муху» не помнит.
– Муху?
– Это был псевдоним Волка, – спокойно объяснил Никита, – он
донесения так подписывал. Ясно?
– Да.
– Тогда действуй.
– Но…
– Послушай, – равнодушно обронил Шнеер, – я тебе помогал,
теперь твой черед. Поверь, я не обратился бы к тебе, но, увы, мой верный
помощник умер. Пока еще нового найду, а документы нужны срочно. Впрочем, ты
можешь отказаться, принудить тебя не могу.
– Я пойду, – прошептал Владлен, – принесу папку. Коля,
прости, я не помогал Нине и Люде, понимаешь, сам бедствовал.
– Знаю, – обронил Шнеер, – никого не осуждаю, кроме
преступников. Ты просто слабый человек, гедонист и сибарит. Впрочем, я, как
мог, поддерживал свою вдову и дочь. Здорово звучит, а? «Помогаю своей вдове»!
Глава 30
Владлен съездил к Нине и вполне удачно утащил нужное. Дело
заняло пару минут, зря Богоявленский боялся и чуть не падал в обморок от
страха. Все прошло без сучка и задоринки, быстро и успешно.
Поэт замолчал.
– И вы отдали папку Николаю, – чтобы прийти в себя, уточнила
я.
