– Впрочем, я понял в чем дело. Душенька, мои стихи – это
просто фантазии, в жизни я старый, больной человек, совершенно не подходящий
вам по возрасту, на Ромео мало похож. Вы сейчас спокойно ступайте домой,
примите необходимые лекарства, отдохните, а затем найдите себе юношу, молодого,
со взором горящим, и забудьте Богоявленского. Конечно, вы хороши собой, молоды,
но именно сознание этих фактов и…
– Ну надо же, какое самомнение, вы приняли меня за
влюбленную поклонницу, – рассмеялась я, – фатальная ошибка. Скорей уж я больше
похожа на клювоносую птицу судьбу с железными когтями. Да и навряд ли могу
считаться Джульеттой, той, насколько помню, было вроде четырнадцать лет. Мне
же, как ни печален сей факт, намного больше. И я не сумасшедшая, переживающая
осеннее обострение, ситуация намного хуже.
– Хуже?
– Да. Повторю, вам привет от Нины Никитиной. Знали эту
женщину?
– Она умерла?
– Бог мой! Нет! С чего вы сделали подобный вывод?
– Ну… вы спросили «знали эту женщину»? Если человек жив,
следует задать вопрос по-иному: «знаете ли эту женщину», поставить глагол в
иное время.
Я погасила вновь вспыхнувший пожар озлобления.
– Не придирайтесь к словам.
– Интеллигентный человек обязан грамотно излагать свои мысли
и доводы, даже если они глупы, – с пафосом воскликнул поэт, – вы не можете
считаться воспитанным индивидуумом, пока не овладеете речью.
– А еще Нина просила передать, – ледяным тоном добавила я, –
Владлен, верни бриллианты.
На лице поэта отразилось бескрайнее удивление, похоже,
совершенно искреннее.
– Вы о чем толкуете? Какие алмазы?
– Не стоит кривляться, – вздохнула я, – не поможет. В
кабинете стоят камеры, поэтому имеется видеозапись, Нина сохранила ее.
– Камеры?
– Да. Николай Шнеер когда-то установил у себя в библиотеке
видеосистему, чтобы суметь поймать вора, который польстится на раритетные
издания. Он замаскировал повсюду соответствующую аппаратуру, – шепнула я и тут
же прикусила язык.
Господи, Николай скончался давным-давно, в те годы и слыхом
не слыхивали ни о каких домашних видеокамерах. Не знаю, были ли они уже
придуманы, сейчас Владлен расхохочется и вытолкает меня вон.
Глава 29
Но Богоявленский, похоже, разбирался в достижениях
научно-технического прогресса еще хуже меня.
– Дружочек, – бормотнул он, – пойдемте в кабинет, никак не
соображу, о чем речь.
Переполненная радостью, я потрусила за неожиданно
сгорбившимся поэтом. «Никак не соображу, о чем речь». Ни секунды не верю в
подобное заявление, то-то мы до сих пор вели милую беседу в коридоре, а потом,
услыхав о воровстве, поэт решил зазвать гостью в комнату. Да уж! Иногда
человеку нет нужды произносить фразу: «Я виноват», – все становится ясно по его
поведению.
– Садитесь, ангел, и спокойно излагайте, – попытался взять
инициативу в свои руки Владлен.
– Верните бриллианты.
– Бог мой! Какие?
– Украденные у Нины Никитиной.
– Бред!
– Имеется видеозапись, – тряхнула я головой, – на ней
великолепно видно, как вы сначала хватаетесь за сердце и плюхаетесь в кресло,
потом Нина уходит, оставив старого приятеля в одиночестве сидеть на диване, в
бывшем кабинете Николая Шнеера. И что же совершает милейший, интеллигентнейший,
талантливый поэт? Воровато озираясь, подскакивает к шкафу, распахивает дверки,
вынимает книги, потом из глубины, из второго ряда, вытаскивает том
древнегреческого трагика. И, о удивление, он оказывается хитроумно закрытой шкатулкой.
Владлен раскрывает ее, извлекает горсть камней, кладет…
– Там не было алмазов, – завопил Богоявленский, – вы
ошибаетесь! Никаких драгоценностей внутри не лежало!
Ощущая совершенно детское ликование, я навесила на лицо
самое недоуменное выражение.
– Да? Что же было внутри?
Богоявленский растерянно замолчал.
– Ну-ну, – поторопила я, – снявши голову, по волосам не
плачут. Вы же признались, что видели содержимое оригинального сейфа, и это не
камни. А что?
– Папка с документами, – буркнул Владлен, – никакой
стоимости она не имеет.
– А Нина утверждает обратное, – лихо солгала я, – у ее мужа
имелось много раритетных вещей. Сначала Исаак, потом Сара, затем Николай
пополняли коллекцию, незадолго до смерти Шнеер-младший приобрел письма Пушкина
к жене, оригиналы, не копии. Достал по случаю, показал Нине и сообщил об
истинной стоимости автографов, но потом, после смерти мужа, Никитина их не
нашла. Напрашивается вывод – вы сперли раритет.
Выпалив тираду на едином дыхании, я уставилась на
Богоявленского. Ну-ка, Лермонтов фиговый, проглотишь это или сообразишь
спросить: «А почему Нина лишь сейчас решила поднять вопрос о воровстве? Небось
сразу посмотрела видеозапись, вечером того дня, когда пропали бумаги!»
Но Богоявленский был не в ладах с логическим мышлением.
– Нет! – возмутился он. – Мне бы никогда не пришло в голову
взять такую ценнейшую вещь, даже Николаю меня не уговорить. В папке лежала
ерунда, а Коля очень просил, вот я и…
– Не несите чушь! Когда вы заявились к Нине, ее муж давно
был покойником, – перебила я старика.
Владлен потер затылок.
– И что намерена сейчас делать Нина? – вдруг спросил он.
Я решила напугать пакостника по полной программе. Кто-то из
вас сейчас может посчитать меня жестокой. Голова, убеленная сединами, по идее,
должна вызывать уважение или, по крайней мере, снисхождение к ее владельцу. Но
Владлен не выглядел разбитым, еле живым инвалидом, и, похоже, он очень подлый
человек, а по отношению к такой личности не срабатывает жалость. Во всяком
случае, я сейчас не испытывала этого чувства.
– Нина подаст в суд, – сухо ответила я, – специалисты изучат
запись. Каюсь, я наврала про бриллианты, хотела вывести вас из себя и добилась
поставленной цели. На ленте очень хорошо заметна папка и то, как вы
придерживаете ее под пиджаком рукой. Никитина уверена – внутри были автографы
Пушкина, вас заставят оплатить их.
Владлен замахал руками.
– Право, это сумасшествие! Представляете, о какой сумме
пойдет речь?
– Ничего, – не сдалась я, – продадите квартиру, часть долга
и вернете.
