– Вот вы какие! Ясно! На стороне Кости находитесь. Меня вон!
Хороши друзья! Все! Ухожу! Повешусь! Под поезд брошусь!
Машка понеслась обнимать Милу. Зайка метнула в Александра
Михайловича убийственный взгляд.
– А чего, – залопотал Дегтярев, – я только спросил!
– Довел бедняжку до слез! – воскликнула я.
– Не следует изменять мужу, – вдруг очень спокойно заявил
Кеша.
– Меня тут ненавидят! – заголосила Мила. – Хороши друзья!
Пришла в тяжелый момент жизни, попросила помощи! Все! Ухожу! Дашка, вызови
такси!
– Моя мать, – хорошо поставленным голосом человека,
приученного часами выступать перед аудиторией, заявил Аркадий, – носит имя
Дарья. Она не коза, чтобы откликаться на Дашку!
Я поперхнулась, а Мила вскочила, уронила на пол тарелку от
безумно дорогого сервиза и завизжала:
– Понятно, гоните меня вон!
– Сядь, – велела Ольга, – успокойся. Никто тебе не запрещает
у нас оставаться.
– Как же, – в режиме ультразвука вещала Мила, – а этот…
Щеки Зайки слегка порозовели.
– Этого зовут Аркаша, – процедила она, – если ты забыла,
напомню. Воронцов Аркадий, мой муж!
– Ага, – ехидно прищурилась Мила, – все вы тут мужья с
женами! Отличненько устроились! Думаете, раз не в Москве живете, так о вас и не
говорят. Ошибаетесь! Кстати, Дашка, народ в непонятках пребывает. Отчего ты со
старым ментом связалась? Вроде денег полно, неужто никого поприличней не нашла,
а?
Я уткнулась носом в чашку и сделала вид, будто очень
увлечена чаем. Знаю Милу много лет и очень хорошо понимаю: сейчас она не
владеет собой. У нее есть одно, сильно осложняющее ей жизнь качество. Если
Милка разволновалась, испугалась или на всех обиделась, она начинает нести
чушь, пересказывать услышанные сплетни. А последних Мила знает просто
неимоверное количество, потому что госпожа Звонарева обожает ходить по
тусовкам. В нормальном состоянии Милка ведет себя вполне прилично и никогда не
«щиплет» собеседника. Но стоит ей потерять душевное равновесие, как гадости
начинают вываливаться из нее и разбегаться подобно тараканам, застигнутым
врасплох яркой вспышкой света. Поэтому сейчас злиться на Милку нельзя, она неадекватна.
Единственное, что меня на данном этапе удивило, это то, что, оказывается, люди
до сих пор обсуждают наши отношения с Дегтяревым, я наивно считала, что все
давным-давно успокоились и занялись более животрепещущими новостями.
– С меня довольно, – рявкнул Аркадий.
Потом он встал, схватил Милку за локоть и вытолкнул в
коридор со словами:
– До свиданья, более никогда не приходите сюда. Вам отказано
от дома.
Аркадий, постоянно выступающий в суде и регулярно читающий
для собственного удовольствия речи великих юристов прошлых лет Плевако, Кони и
иже с ними, иногда начинает говорить словно персонаж из девятнадцатого века.
«Вам отказано от дома».
– Пошла на фиг! – заорала Зайка, бросаясь за Милкой.
– Вали отсюда, – подхватила Машка.
Я снова уткнулась в чашку. Вот это по-нашему! «Пошла на фиг»
и «Вали отсюда», а то «Вам отказано от дома».
– Сволочи! – всунулась назад Милка. – Ага! Суки богатые!
Чтоб ваши деньги вместе с домом сгорели! И… и… желаю уроду сдохнуть!
Изящный пальчик Милы, украшенный старинным кольцом с большим
изумрудом, ткнул в Хучика.
Я вздохнула. Мила совсем потеряла голову, случается с ней на
нервной почве такая петрушка. Завтра будет, плача, просить у нас прощения. Но
вот ведь какая! Вроде ей плохо, с мужем разлад, а дорогое колечко нацепить не
забыла. Мила не так давно приобрела это старинное украшение в скупке, в Питере,
и теперь постоянно ходит с ним, изредка приговаривая:
– Да, жизнь-то как изменилась! Запросто могу себе теперь
изумруды покупать! Экая красота, снимать не хочется!
Словно почувствовав, что в его адрес сказали гадость, мопс
вздрогнул и заскулил. В ту же секунду Машка схватила вазочку с вареньем и
метнула ее в Милу. Манюню с детства отличает полнейшая неспособность попасть
мячом в кольцо, поэтому сейчас хрустальное корытцо угодило в стену.
Темно-красная, вязкая субстанция медленно потекла по светло-бежевой
поверхности. Зайка молнией кинулась к Миле, в руках она сжимала бамбуковый
поднос. Звонарева побежала по коридору, Аркадий, тяжело дыша, открыл дверь,
ведущую в сад, и вышел на террасу, прямо под противный, мелкий дождь.
– А ну наподдай ей, – закричала Маша, подлетая к Александру
Михайловичу, – эй, проснись!
Дегтярев опустил журнал.
– Что?
– Давай, догони Милу, – злилась Машка, – ей надо вломить!
– Кому? – заморгал полковник.
Манюня рассердилась еще сильней.
– Ты ничего не слышал?
– Ну…
– Журнал читал!
– Да, – признался Александр Михайлович, – очень интересная
статья попалась, про королевский двор…
– Тут скандал, все орут, а он с журналом! – подскочила
Машка.
Александр Михайлович ухмыльнулся.
– Так у нас всегда кричат! Если на каждый вопль внимание
обращать, облысеешь!
Манюня глянула на обширную плешь, украшающую макушку
Дегтярева, и захихикала. Я постаралась спрятать улыбку.
– Что-то случилось? – решил вклиниться в реальную жизнь
полковник.
Машка раскрыла рот, и тут из прихожей раздался сначала
звонок домофона, потом стук входной двери, затем крик, шум и вопль, ужасный,
леденящий душу. Подобные звуки человек способен издавать лишь в крайних
случаях.
Не задумываясь, мы все вместе ринулись в прихожую.
В углу, около встроенного шкафа, обнаружилась красная,
растрепанная Зайка. Губная помада у Ольги размазалась, тушь с ресниц стекла на
щеки. На пороге маячил… Костя, около его ног высился темно-коричневый,
перетянутый ремнем чемодан. А посреди прихожей, на красивой серо-бежевой
плитке, лежала Мила. Руки ее были широко разбросаны, ноги поджаты. Мое сердце
екнуло.
– А ну, подвинься, – велел мне Дегтярев и шагнул к Миле.
Окружающие стояли молча, словно играя немую сцену из
бессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Александр Михайлович наклонился к
Звонаревой, потом присел около нее, затем быстро вытащил из кармана мобильный,
нажал на кнопки и сухо велел:
