Круглое, сковородкообразное лицо с одутловатыми, раздутыми
щеками повернулось в мою сторону. На лбу лежала густая челка, сразу под ней
кустились брови. Вот глаз у нее не имелось. Вернее, они, конечно, существовали
— узенькие щелочки, подпертые кусками нарумяненного жира, но цвет их остался
мне непонятен. На груди у монстра красовалась неожиданно маленькая брошка в
виде розовой бабочки, усеянной брильянтами. Очень красивая, дорогая, но
неподходящая профессорше вещь. Подобное украшение подходит девушкам или хрупким
женщинам.
— Садитесь, — неожиданно мелодичным, нежным голосом
произнесла Яна Валерьевна. — Настя объяснила мне суть дела. Она сама никак не
сможет выполнить ваш заказ, что только к лучшему. Кулькова не слишком опытный
специалист, случайный в нашем деле человек. А я профессор, доктор наук, автор
многочисленных монографий. Вам просто повезло, обычно я завалена работой по
уши, но сегодня один клиент заболел, а тут вы.
— Удивительное везение, — закивала я.
Щеки Яны Валерьевны разъехались в разные стороны, скорей
всего, она заулыбалась.
— Вот и хорошо, — кивнула Темкина, — надеюсь, вы понимаете,
что гонорар профессора отличается от вознаграждения полуграмотной особы,
которую увольняют за несоответствие занимаемой должности?
— Сколько? — деловито поинтересовалась я.
Названная сумма оказалась в пять раз выше той, что берет
Настя, но мне требовалось расположить к себе Темкину, поэтому я не стала
восклицать в негодовании: «С ума сойти!»
Нет, я кивнула и равнодушно поинтересовалась:
— Наличными оплачивать или можно карточкой?
— Живыми деньгами! — алчно воскликнула Яна.
— Без проблем.
Кусты бровей поднялись вверх, из щелочек выглянули хитрые
глазенки.
— Чудесно, — пропела Темкина, — вот вам лист бумаги и ручка,
напишите сведения о своих предках, чем они дальше от вас, тем лучше. Вначале
надо вспомнить день, месяц, год и место их рождения. Знаете, правду о бабушке —
хорошо, о прабабке — еще лучше, а если вы способны рассказать о пра-пра-пра..,
совсем расчудесно.
Я повертела в руках листок бумаги. Если я хорошо знакома с
биографиями пращуров, то зачем тогда собираюсь платить нехилую сумму Темкиной?
Впрочем, я ж богатая идиотка!
— Понимаете, столь точную информацию я могу сообщить лишь об
одном человеке.
— Прекрасно, хватит и его. И кто он? Дедушка?
— Нет, я сама, Дарья Васильева, родилась…
— Даже про мать ничего не знаете?
— Нет.
— И про отца?
— Увы, мы не встречались!
Яна Валерьевна постучала пальцами по столешнице.
— Тяжелый случай.
— А кому сейчас легко? — машинально ляпнула я и испугалась.
Скорей всего, Яна Валерьевна обозлится и откажется общаться
с хамоватой клиенткой. Но профессор неожиданно засмеялась.
— Абсолютно с вами согласна! Деньги счет любят, нечего их
зря растренькивать. Попробую сделать все, что в моих силах. С вас задаток.
— Да, конечно, — закивала я, только сейчас поняв, что забыла
в «Пежо» сумочку, — думаю, вам удастся раскопать все. Зелимхан Хасанович
говорил: Яна Валерьевна волшебница.
Лицо толстухи скукожилось.
— Вы о ком говорите? — недоуменно воскликнула она.
Я повесила на лицо самую сладкую улыбку.
— Жил-был на свете человек по фамилии Адашев и по имени
Зелимхан Хасанович. Вы в свое время помогли ему собрать некие документы,
помните?
Яна Валерьевна молчала.
— Папочку, — тихо продолжила я, — с бумагами, неужто
позабыли?
— Вы кто? — резко спросила Темкина.
— Курочка с чемоданом золотых яиц.
Профессор отвернулась к окну.
— Наверное, вы уже поняли, что я не собираюсь составлять
родословную?
Начальница молча кивнула. То, что она не стала орать, топать
ногами и звать охрану, чтобы выставить из кабинета докучливую посетительницу,
обнадеживало. И я бодро продолжала:
— Зелимхан погиб, слышали?
Доктор наук пожала плечами.
— Мне до него дела нет.
— Папка с информацией исчезла.
Темкина повернулась ко мне.
— А я тут при чем?
— Но остались люди, готовые заплатить за уже собранные для
него сведения еще раз.
Яна Валерьевна выдвинула ящик стола, порылась в нем,
вытащила огромный, похожий на парашют, носовой платок, вытерла им лицо и
сказала:
— Подлинников нет.
— То есть?
— Адашев забрал их с собой.
— Вы продали ему документы?
— Да.
— Это же незаконно!
Яна Валерьевна неожиданно улыбнулась:
— Вы пришли сюда, чтоб учить меня? Оригинально! Значит, так.
Я великолепно помню, о ком Адашев собирал сведения. Заказ его выполнялся
трудно, оттого и запомнился, на Кавказе идут боевые действия, то в одном месте
стреляют, то в другом, архивы у них там в безобразном состоянии, кое-что
погибло безвозвратно.
Люди теперь иными стали. Когда началась Великая
Отечественная война, архивные работники порой спасали бумаги ценой своей жизни,
а сейчас! Убежали прочь, единицы хранения побросали, а когда с них спросили,
ответили: «Так война идет! Что же мне, из-за каких-то бумажонок умирать?»
Удивительная безответственность и безалаберность на фоне
попустительства властей. Вот когда я училась в институте, студентам
рассказывали о заведующем архивом из города Смыльска. Крохотное местечко, богом
забытый медвежий угол, ну какие там особо интересные бумаги, так, ерунда
бытовая. Так вот, в сороковом году Смыльск затопило. Директор хранилища вывез
на предоставленном грузовике свою семью и вещи, архив он бросил, решил, что
наводнение все спишет, ан нет!
Спросили с него крепко, целый процесс затеяли, чтобы другим
неповадно было, осудили и в лагерь отправили, хорошо не расстреляли. Вот как
раньше бумаги берегли. А теперь! Сгорело — и ладно, утонуло — и плевать.
