— Как же вы к ней попали? Насколько я знаю, агентства не
связываются с несовершеннолетними.
Люся захихикала.
— Приличную работу через агентство не отыскать, в такое
место отправят, что рада не будешь! Хозяйка истеричка, а сам вечно под юбку к
горничной лезет.
Нормальные люди по знакомым ищут, только с хорошего места
никто не уйдет. Мы с Софьей Зелимхановной душа в душу жили. Ой, мне ее дико
жалко! А Катюшу еще больше! Она небось целыми днями плачет. Уж как она свою
вторую маму любила! А ваша хозяйка хорошая? Не вредная?
— Моя хозяйка? — удивилась я.
— Ну да! Вы же экономка или старшая горничная, — наивно
щебетала Люся. — Сами-то хозяева нанимать никого не ходят.
Я сделала вид, что занята эклером. Богатство свалилось на
меня внезапно, усвоить кодекс поведения обеспеченной женщины мне никак не
удается. Люся-то права. Наймом прислуги занимается кто угодно, но не сама
хозяйка, и уж, конечно, ей не придет в голову сказать будущей горничной: «Меня
зовут Даша». Естественно, она назовет свои имя и отчество. Вечно я попадаю
впросак! Впрочем, может, оно и лучше, что Люся приняла меня за экономку. На мне
простые голубые джинсы, белая маечка и скромные мокасины. Колец и серег я не
ношу, а дорогой мобильный, почти раритетный аппарат, выпущенный партией всего в
сто экземпляров, лежит в сумочке. Да и не поймет девушка, сколько стоит
«раскладушка», подаренная мне Кешей на день рождения. Люся посчитала меня за
ровню и, надеюсь, будет со мной откровенна.
— Люся, — начала я.
— Аюшки, — отозвалась девушка и улыбнулась.
— Как вы попали к Адашевой?
— Так я с детства в ихнем доме.
— Не поняла.
Люся проглотила остаток пирожного.
— Мама моя у Адашевых служила. Всю жизнь проработала, а уж
потом я ее заменила. Родители у Софьи Зелимхановны замечательные были, Зара, ее
сестра, просто чудо. Ой, как их жалко! Мама, правда, у них давно умерла, а вот
отец, Зара и остальные в самолете рухнули. Ужас! Я думала, Софья Зелимхановна
ума лишится! Во страх-то! А моя мама совсем обезумела.
В больницу попала, еле выжила, такой стресс. Она ж с
Адашевыми всю жизнь, ну просто всю! Они ее с собой привезли, когда Зелимхан
Хасанович в Москву приехал.
— Адашевы не коренные жители столицы?
— Неа.
— Откуда они приехали?
— Ну.., не знаю.
— Вам мама не рассказывала?
— Не, случайно обронила, что Адашевы из.., ой, и не вспомню
откуда. Да мне и без надобности. Зара такая красавица была! Глаз не оторвать. А
Анечка, дочка Сони! Просто улет! Она запросто могла фотомоделью стать! И все
погибли!
Чем больше тараторила Люся, тем сильней в моей душе крепла
появившаяся внезапно уверенность: девушка не могла украсть деньги, она совсем
не похожа на воровку.
— Ой, — частила тем временем Люся, — так я по Софье
Зелимхановне убиваюсь, не поверите, каждую ночь она мне снится, вся в белом и
головой качает.
Я уж и в церковь сбегала, и свечку поставила, но не помогло,
мает душу. Только не подумайте, что я хозяйку из-за дома любила.
— Какого? — я окончательно потеряла нить повествования.
— А нам с мамой домик купили, — объяснила Люся, — неподалеку
от «Нивы». В свое время Зелимхан Хасанович маме квартиру выбил. Ой, у него
такие связи были, все мог, абсолютно, чего хотите в прежние времена доставал.
Он мамуле «трешку» устроил и мебель купил, да какую! «Стенку» югославскую,
диван с креслами, да еще и кухню, финскую! Bay! Унитаз у нас розовый стоял!
Прикиньте! Я, правда, не помню, родилась уже, когда квартира была давно обжита,
но мамуся рассказывала, как к ней в первое время соседи бегали на обстановку
любоваться. Потом, когда мама заболела, хозяева нас переселили. Квартиру
продали, денег добавили, и дом нам достался хороший, да все зря!
Маме уже не помочь!
— Ваша матушка скончалась?
— Не, жива пока, — с тяжелым вздохом сообщила Люся, —
только, по мне, лучше умереть, чем так мучиться. Кстати, если вы меня на работу
возьмете, то я лишь через неделю смогу выйти, маму одну на целый день оставить
нельзя, я сиделку нанять должна, чтоб вечером, если задержусь, она ее
накормила.
— У мамы инсульт был?
— Неа, болезнь такая дикая, сама дышать не может, у нее под
креслом аппарат есть, электрический. Спасибо, Софья Зелимхановна купила. Он так
шипит, и мама дышит. Если сломается, ей конец придет. Ну, может, минут
десять-пятнадцать протянет. Все же кое-как, еле-еле она сама вздохнуть
способна, но потом конец.
Знаете, как я боюсь! Вдруг мышь провод перегрызет!
— И где именно вы обитаете?
— А в деревне Грызово, — сообщила свой адрес Люся — Грызово?
— Ну да, чего странного? Дом восемнадцать, прямо у леса
стоит. Там хорошо, воздух чистый.
— Как зовут матушку?
— Варвара Сергеевна. А сколько ваша хозяйка платить
собирается?
Я проигнорировала ее вопрос и задала свой:
— Значит, особняк Адашевой вы хорошо знаете?
— Как свой.
— Моя хозяйка сейчас берет опеку над Катей.
— Ой, классно! Прямо сердце за Катюху изболелось. Ну неужели
ей в интернате париться!
— Дом Адашевой следует убрать и законсервировать.
— Ага.
— Не знаете, много там ценностей?
— Полно, — замахала руками Люся. — Ща перечислю. Ну для
начала всякие колечки с сережками. Их у Софьи Зелимхановны море: и свои, и от
мамы с сестрой оставшиеся. Затем посуда. Несколько сервизов по спецзаказу, один
антикварный, его даже трогать не разрешали, в буфете стоит. Картины в комнатах
настоящие, столового серебра прорва. Есть два сейфа. В кабинете Зелимхана
Хасановича большой, он сейчас пустой, второй у хозяйки в спальне. В нем
документы, драгоценности и пятнадцать тысяч долларов, я их в день похорон
пересчитала. Еще на тумбочке у Софьи Зелимхановны стоит лампа, нога у нее в
виде полочки с книгами сделана, такая прикольная штучка. Если на подставку
нажать, томики разъедутся, внутри ящик, в нем денежки на хозяйство схованы.
Немного, рублями.
Уж зачем она их там прятала, понятия не имею. В тумбочке
бумажка приклеена с кодом и ключ валяется.
